Бумажные крылья

От призрачного зеленого света по-прежнему резало глаза, но куда сильнее была тянущая боль в груди. Фантомная боль практически мертвого тела.

И мертвого мозга.

Кто сказал ему, идиоту, что генерал МБ не видит, кем он стал? Что генерал МБ позволит ему, разумной нежити, продолжать свое противоестественное существование? Его долг – избавить мир от опасной твари.

Что он и сделал. Почти сделал. Роне просто оказался еще опаснее и сильнее, чем предполагала МБ. Так что в следующий раз генерал не станет поручать его уничтожение какому-то капитану, а сделает это сам.

Просто скажет: сдохни. И Роне сдохнет. Сам. Ведь он поклялся – сделать все, что Дайм попросит. По первому же слову.

Непонятно только, зачем Дюбрайн заморачивался с какими-то ловушками? Когда достаточно было даже не сказать. Хватило бы записки, написанной его рукой.

Сдохни.

Дыхание перехватило, артефактное сердце замерло, перестав гонять по телу псевдожизнь. По всему телу разлилась слабость – обжигающая, словно тысячи ледяных игл, словно кислота, словно…

Дайм хочет, чтобы его больше не было.

Значит…

Но почему? Почему он не сказал сам? Он бы не стал вот так, исподтишка, словно Роне не обещал ему – что угодно, по первому же слову. Почему не было его, слова? Может быть… Может быть, на самом деле Дайм тут ни при чем? Может быть, это Герашан? Самодеятельность?

Но Герашан не посмел бы. Полпреда Конвента, без четкого приказа сверху…

Значит, приказ все ж был…

Или не было…

Дюбрайн, шисов ты дысс, ну что тебе стоит сказать все самому, а? Ты же знаешь – я послушаюсь. Даже не потому, что клялся жизнью и даром. А потому что…

Потому что без тебя все это не имеет смысла.

Никакого.

Никогда не имело, просто кто-то здесь – придурок, обманывающий сам себя…

– Ястреб, багдыть твою налево, кончай ныть! – раздался над ухом голос с очень знакомыми интонациями.

От удивления Роне открыл глаза – и тут же утонул в мельтешении цветных теней, среди которых померещился одинокий густо-синий глаз, глядящий словно бы внутрь него. Через несколько мгновений остатки наваждения рассеялись, и он наконец оказался в знакомой до последней пылинки лаборатории башни Рассвета, в окружении пустоглазого умертвия, сердитого Ману и подпрыгивающей от любопытства гоблинонежити. Чудная компания, достойная высшего лича, или кто он теперь есть.

– Собери мысли в кучку и рассказывай, – приказал Ману. – Ну, давай, не тяни дракона за усы!

– На, смотри сам, – устало пробормотал Роне и выплеснул воспоминания о последних шести часах, начиная с погони за куклой.

Почему-то от этого полегчало. И даже мысли прояснились.

Пока Ману бултыхался в болоте боли, – маленькая месть подняла Роне настроение до здоровой злости – он заново оценивал произошедшее и приходил к выводу, что все не так уж безнадежно. Хоть Стрижа и минул лабораторный стол, но это только пока. Для чего бы Герашан ни ловил мальчишку, убивать наверняка не будет. По крайней мере, сразу. И наверняка Герашан не настолько дурак, чтобы возвращать мастера теней Шуалейде. Так что Роне вполне успеет либо выкрасть мальчишку, либо убедить Дюбрайна его отдать. В конце концов, может, Дюбрайн еще не понял, чем стал Роне – иначе не стал бы тянуть, а убил бы сразу. Инструкции МБ в вопросах общения с нежитью не допускают двойного толкования.

Итак, теперь первым делом – привести себя в порядок и внести изменения в формулы. Светлый дар у Воплощенного изменит всю структуру ритуала, усложнит настройки, зато какие перспективы!..

Пожалуй, эти перспективы стоят всей этой боли. Может быть, Роне даже успеет опубликовать диссертацию до того, как МБ его упокоит.

Будет первая в истории диссертация, написанная нежитью.

– Тюф, шприц, – потребовал Роне.

Ввел в вену порцию псевдожизни. Переработал фантомную боль в энергию. Мысленно сделал пометку к будущей диссертации: четкое понимание собственной сути кардинально меняет восприятие, в том числе собственных эмоций, и открывает совершенно новые возможности для трансформации эфира. Пока он считал себя живым и пытался действовать как живой, ему было больно. Как только он осознал, что давно мертв – боль стала лишь еще одним источником энергии.

Потому что мертвому умирать не страшно.

Ману все еще просматривал воспоминания: воронка образов крутилась над ним, острым концом впиваясь в раскрытые страницы его временного физического вместилища. С довольным чавканьем он поглощал сумбур из городских звуков, запахов, обрывков света и цвета. Наконец маленький смерч истаял, фолиант в последний раз чавкнул, захлопнулся и упал на пюпитр.

– Редкий экземпляр, – прокомментировал Роне. – Слепок ауры снял? Думаю, дня за два мы управимся с расчетами.

Вместо ответа призрачный Ману сыто икнул, замерцал и рухнул в призрачное же кресло.

– Проклятая кровь, да ты пьян! – Роне рассмеялся. – Никак от счастья. Получить такое тело… интересно, как поведет себя драконья кровь при переселении души?..

Все те неудобства, которые могло бы испытывать его тело, будучи живым – отступили и стали неважными. Мертвым не больно, если только они сами того не хотят.

Роне не хотел.