Бумажный дворец

– Погоди. В того мальчишку, который все время за тобой таскался?

Я кивнула.

– Так, ладно, это звучит немного извращенно. Отличный выбор, чтобы не заниматься сексом.

– Он вырос. Но, да.

– Так что случилось?

Стоя в родном море, глядя на свою красивую сестру с ее темными волосами на фоне бесконечной голубизны, я подумала о том, чтобы все ей открыть. Это принесло бы мне такое облегчение! Но вместо этого я сказала:

– Мать отправила его в лагерь в Мэне.

– Эта женщина такая неприятная. Каждый раз, как вижу ее, мне так и хочется насрать ей на ноги, – выдала Анна.

С тяжелым чувством в животе я смотрю, как Анна с Джиной удаляются в поисках пива. Раньше в присутствии Джонаса я всегда чувствовала удивительное единение, но сейчас я не знаю этого человека. У этого Джонаса мертвые глаза.

– Я понятия не имела, что ты будешь здесь, – бормочу я.

Он просто стоит, не помогая мне.

– Джонас. Не надо.

Он смотрит на меня. Молчит.

– Я позвонила тебе, но мне сказали, что номер отключен. Я собиралась позвонить твоей маме, чтобы получить правильный номер. Прости.

– За что?

– Моя мама – болтливая дура. Я же просила ее никому ничего не говорить.

– Ничего страшного. – Он открывает пакетик чипсов и запихивает горсть в рот. Предлагает мне.

– Ты имеешь полное право на меня сердиться.

– Да ладно тебе. Не переживай. Все это давно в прошлом.

– Я видела выражение твоего лица, когда ты заметил меня.

– Просто не ожидал тебя здесь увидеть. Только и всего.

– Не ври. Ненавижу, когда ты врешь.

– Я не вру, Элла. Да, я рассердился, когда ты снова исчезла. Это было некрасиво. В конце концов, ты сама мне позвонила. Сама сказала, что мы должны быть друзьями. Я чувствовал себя идиотом. Но теперь все прошло. Это было миллион лет назад. Всего лишь глупая влюбленность глупого мальчишки.

– Ого, – выдавливаю я, стискивая зубы. – А вот это действительно грубо.

– Я не хотел тебя обидеть. Просто пытаюсь сказать, что все в порядке. Прошлое в прошлом. Теперь у меня есть Джина. Я люблю Джину.

– Она выглядит на двенадцать.

– Не надо, – говорит Джонас. – Это ниже твоего достоинства.

– Она даже не ест рыбу.

Когда ночное небо чернеет и все собираются в тепле костра, я отступаю в темноту. Мне нужно в туалет. Я сажусь на склоне внизу высокой дюны, закатываю джинсы до колен и выкапываю под собой ямку. Струя мочи исчезает в песке. Как всегда говорила Анна, писать, сидя на пляже, даже приятнее, чем писать, стоя в душе. Я натягиваю джинсы обратно и, отступив на два шага вправо, сажусь на безопасный участок песка. Так темно, что я едва могу разглядеть свои руки. Безлунная темнота. Джонас и Джина сидят в обнимку на противоположной стороне костра. Их лица светятся в золотисто- оранжевых отблесках. Джонас оглядывает собравшихся, и я знаю, что он ищет меня. Начинает вставать, но потом передумывает. Я смотрю, как он сидит, уставившись в огонь, как сдвигаются его брови, потому что ему в голову пришла беспокойная мысль, и знаю: он думает обо мне. Человек, который меня спас. Которого я ранила. Чье доверие потеряла. Я пообещала себе, что каким-то образом найду способ все исправить.

В небе, высоко над самой высокой дюной, появляется звезда, сначала едва различимая, но потом она разгорается и превращается в сияющий бриллиант. Однако я знаю, что вижу смерть. Угасание. Безмолвный выплеск. Искрящуюся красоту. Огромный трансцендентный сгусток пламени, отчаянно сражающийся за последний вдох.

27

1996 год. Декабрь, Нью-Йорк

Рассвет наступает быстрее, чем следовало. Я лежу голая поверх одеяла и смотрю в окно нашей квартиры в Ист-Виллидж, слушая журчание батареи. Обещают сильный снегопад, и небо уже обрело безмолвную сухую белизну, словно сам воздух затаил дыхание.

Питер провел свою последнюю холостяцкую ночь в отеле «Карлайл» на Мэдисон-авеню вместе со своим шафером – напыщенным другом из Оксфорда, всегда относившимся ко мне с подозрением, как будто одно то, что я американка, делало меня охотницей за деньгами.