Бумажный театр. Непроза

В 1931 году семьей Шаховских был куплен дом в Малоярославце. Там и прошло Димино детство. Жизнь семьи до сих пор связана с этим домом. Недавно я встречалась с Наташей, старшей дочерью Димы, и она рассказала, что после пожара, уничтожившего две пристройки, но пощадившего дом, надо чинить крышу, чтобы не погибло это чудом сохранившееся семейное гнездо. И речь идет вовсе не об усадьбе князей Шаховских, а о небольшом мещанском доме, в котором жила большая семья, в одной из пристроек расположилась домовая церковь. В ней тайно служил отец Димы, Михаил Шик, к тому времени ставший священником. В 1931 году он вернулся из ссылки и должен был жить за 101-м километром. Малоярославец и был за 101-м километром, и в те годы в нем жило множество таких же, как он, пораженных в правах людей.

Эти годы можно назвать семейной идиллией: любящие родители, пятеро детей, огород, корова, – то есть не голодали, но много работали для выживания.

От 1936 года сохранилось письмо Натальи Дмитриевны к матери: “…если Миша уедет, мне придется колоть и носить дрова, ходить за коровой и т. д., а при нем мне дела очень мало и я не устаю. Притом же Мише надо продвинуть свою работу над переводом Гёте, раньше чем ехать в Москву”.

Перевод окончен не был. В 1937 году в этот дом снова пришли сотрудники НКВД. Отец Михаил был обречен, но никаких прямых доказательств его противозаконной деятельности не было. Но когда о. Михаила уже уводили, спросили паспорт, который хранился в пристройке, поначалу сотрудниками НКВД не замеченной. Они вошли в пристройку и обнаружили там священническое облачение. Расстреляли его на следующий день…

Жил Дима в Малоярославце многие годы. Там же пережил и оккупацию. Ему было 13–14 лет, на плечи его и семнадцатилетней сестры Маши легли заботы о пяти старухах, которые оказались в этом доме. Вот отрывок из письма Натальи Дмитриевны Шаховской от января 1942 года к сестре Анне:

19 января 1942

…Ты уже знаешь, если получила наше первое письмо, что дом был полуразрушен во время первой сильной бомбежки, под Покров,

13 октября и мама была слегка поранена. После того мы пережили еще несколько жестоких бомбежек, артиллерийский обстрел, грабеж и длительный постой немецких солдат, угрозы гестапо в связи с Гизеллой Яковлевной, наконец новую, оч. жестокую и длительную бомбежку, артиллерийский обстрел, пожары (все были дома, потому что опыт показал, что уходить хуже, мы все время бегали взад и вперед), но дом уцелел, хотя крыша пробита и 4 раза вылетали рамы (а мороз был 35); под конец, недавно,

4 янв<аря> увели у нас корову.

Но самое тяжелое испытание – это пять бабушек, оставшихся на нашем попечении, которым мы должны были уступить лучшие места в уцелевшей половине дома (сами спим в маленькой столовой и в большой комнате на полу), для которых я отнимаю у детей добытый ими с большим трудом хлеб, которые все время ссорятся между собой (и с детьми), постоянно недовольны, боятся холода и голода и во всех отношениях больше дети, чем мои взрослые дети.

Дети же здоровы и довольно бодры, особенно Маша, она не теряла равновесия и даже хорошего настроения в самые трудные минуты, бегала под обстрелом от бабушки к бабушке, таскала вещи, заколачивала окна, устраивала “уют”, зарабатывала нам хлеб стиркой, спит все время на полу, без угла, и ни разу не жаловалась. Лиза же и Дима, хотя много работали и сейчас работают (на них снабжение дровами, добыча конины и т. д.), и Дима меня неизменно сопровождал в самых трудных экспедициях…