Крамби задумался на некоторое время. Не очень продолжительное, но паровому экипажу хватило его, чтобы преодолеть половину квартала, оставив позади сверкающий гальваническими огнями и витринами Айронглоу, похожий в ночи на выложенное на чёрную бархатную подушку ожерелье. С улиц пропали компании гуляк, украшенные лентами экипажи и беспечные прохожие, началось царство Майринка, не означенное никакими границами и линиями, царство серого камня и строгих фасадов. Даже уличная брусчатка отчего-то выглядела здесь иной, холодной и отполированной, будто её вылизали тысячи языков…
Лэйд редко прогуливался в здешних краях — холодная чопорность здешней архитектуры быстро вгоняла его в меланхолию. Возможно, из-за близости Канцелярии. Её зловещие шпили пока не были видны, скрытые прочими домами, но Лэйд ощущал её присутствие так же отчётливо, как стрелка компаса ощущает магнетическое притяжение севера.
Канцелярия. Хранилище самых дурных, скверных и неприглядных тайн Нового Бангора. Вотчина никогда не спящих крыс. Ведомство полковника Уизерса. Он сам нипочём не смог бы работать спокойно, зная, что в нескольких кварталах от него притаилась эта холодная мрачная громада, но Крамби, кажется, не находил эту близость ни беспокоящей, ни пугающей. Должно быть, привык. Или относился ко всем опасностям мира, мнимым и реальным, со свойственной его возрасту легкомысленностью.
К облегчению Лэйда, локомобиль не стал сворачивать в её сторону, напротив, повернул на Баффин-стрит в противоположном направлении.
— Был один момент, — Крамби произнёс это через силу, не глядя на Лэйда, — Когда мистер Олдридж сделал нечто такое, чего от него никто не ждал. Раз уж вы заговорили о чудачествах, это было величайшее его чудачество. Скажите, вы помните кризис девяносто третьего года?
Лэйд поразмыслил несколько секунд.
— Ещё бы не помнить. Мне приходилось пересматривать прейскурант по три раза на дню, причём вечерние цены, бывало, так отличались от утренних, что мне хотелось заколотить лавку, лишь бы не иметь дела с новой волной разъярённых покупателей. В тот год добрая треть лавок в Хукахука разорилась в прах!
Крамби кивнул.
— Нелёгкая пора для всех нас. Можете вообразить, что творилось в это время на бирже! Состояния с шестизначными цифрами сгорали в мгновение ока, превращаясь в золу, рынок лихорадило как тифозного больного, а курсы фьючерсов скакали так, что мы за день стирали ящик карандашей, чертя прогнозы и пытаясь предугадать, куда швырнёт нас следующая волна — на морское дно или прямиком на луну. Мы назвали этот кризис Вторым Ферт-оф-Тей[26]
или Великой железнодорожной катастрофой девяносто третьего года.— Причём здесь железная дорога? — осведомился Лэйд, — На острове ведь нет железных дорог?
— Нет, — подтвердил Крамби, — Это остроумно придумал мистер Розенберг, наш главный аналитик. Дело в том, что весь кризис случился из-за железнодорожных воротил в Новом Свете. Недовольные своими дивидендами, тамошние дельцы решили обрушить курс акций с тем, чтобы прибрать хозяйство к рукам, но немного перестарались. Падение акций железных дорог в Соединённых Штатах стало обвальным и превратилось в лавину, которая погребла под собой бесчисленное множество прочих предприятий. Всего две недели потребовалось хаосу, чтобы перекинуться через весь Тихий океан, точно через лужу, на берега Нового Бангора и причинить обильные разрушения здесь, погрузив весь биржевой сектор в Геенну Огненную. Это были тяжёлые времена, доложу я вам. Утром можно было пожать руку преуспевающему джентльмену, который глядел на тебя свысока, точно генерал, а уже вечером вложить в неё, дрожащую, пенни — иначе ему не хватало на кэб, чтобы вернуться домой. Это был первый серьёзный кризис, который я встретил на борту нашего с мистером Олдриджем предприятия и до сих пор мне кажется чудом, что мы выбрались из него, пусть и потеряв паруса.
— Я весь во внимании.
Крамби вздохнул.
— Вы не знакомы с биржевым делом, вам скучны будут детали. Достаточно будет сказать, что мистер Олдридж сотворил чудо, чтобы спасти нас. Этот человек умел делать чудеса, именно потому его будут помнить даже спустя много лет, когда забудут всех нас. Жаль только, это было последним из всех чудес, сотворённых им… Едва только мы выбрались из переделки, как мистер Олдридж рухнул, сражённый приступом, и в течении двух недель бредил, не приходя в себя. Врач говорил, что ситуация крайне тяжёлая и не исключал самых плачевных вариантов. Он утверждал, что это какой-то вид местной лихорадки, но мне кажется, что мистера Олдриджа, нашего доброго гения, сразил нервный удар. Слишком много сил он потратил, спасая наш обречённый корабль, слишком близко к сердцу принимал его участь… Сейчас я понимаю, что именно этот случай его подкосил. Мистер Олдридж оправился, но…
Крамби замолчал, бессмысленно ковыряя пальцем каучуковый уплотнитель окна.
— Но?