Бумажный Тигр (III. Власть)

Лэйду пришлось ограничиться лишь поверхностным осмотром, тем более, что вторгаться в пустые кабинеты в отсутствии их владельцев едва ли позволила бы даже репутация чудаковатого дядюшки из Веллингтона. Он приветливо улыбался встреченным служащим, иногда даже позволял увлечь себя в необременительную беседу, но при этом старался соблюдать выбранный темп, чтобы обойти все кабинеты, сколько бы их тут не располагалось. Иногда он, останавливаясь на одном месте, извлекал из кармана брегет, чтобы свериться с его показаниями — самый естественный жест для человека, ожидающего начала ужина.

Ничего. Он обошёл несколько десятков кабинетов и не нашёл ничего подозрительного или хотя бы выглядящего таковым. Ни странных запахов, ни неестественных звуков, ни прочих признаков, великое количество которых хранила его память. Внутренний тигр ни единого раза не насторожился, не ощерил пожелтевшие от старости клыки — дремал где-то в затаённых участках сознания, точно домашний кот…

Пожалуй, можно откланяться, подумал Лэйд. Известить мистера Крамби, что ровно никаких опасных признаков не замечено, что до ужина, я не могу остаться — только сейчас вспомнил о важной встрече, которую назначил на вечер и…

Он вздохнул, покосившись на лестницу.

Ещё два этажа, Лэйд Лайвстоун. И лучше бы тебе не терять времени понапрасну.

* * *

На втором этаже царило затишье. Сюда не забредали служащие с фужерами в руках, здесь не звучали здравицы и тосты — всё бурлящее веселье сосредоточилось внизу, вокруг Крамби, и это, несомненно, было весьма удачным обстоятельством. Если бы кто-то из работников обнаружил Лэйда за его занятием, дело могло бы обернутся конфузом — отнюдь не все методы, которые он использовал в своей работе, могли бы найти отклик в их сердцах.

Лэйд злорадно подумал, что не худо было бы захватить с собой десяток мёртвых мышей и чаек — пусть методы гаруспиции[43] были весьма грубы, а ответы туманны, он хотел бы увидеть лица мистера Розенберга, мистера Синклера и мистера Крамби, когда они обнаружили бы эту картину…

Нет, подумал Лэйд, прохаживаясь по общей зале и разглядывая вереницы брошенных своими хозяевами кабинетов, на столах которых мёртвыми птицами распластались какие-то гроссбухи, сегодня мне не придётся разделывать мышей и совершать прочие отвратительные вещи. Сегодня у меня задача попроще.

Кабинеты на втором этаже оказались куда просторнее и комфортнее. Видимо, предназначались для служащих более высокого звена. Кроме того, они и обставлены были превосходным образом, на современный манер. Никакой громоздкой мебели, всех этих тяжёлых чудищ, порождённых Карленом, Мажорелем и Вайсвайлером[44], одни только изящные конторки, небольшие столы и несгораемые шкафы.

Восседающие на столах пишущие машинки новейшей конструкции внушали невольное почтение — хромированные, сверкающие клавишами, они походили на какие-то сложные боевые машины, замершие в ожидании сигнала к атаке. Телефонные аппараты с медными рукоятками индукторов тоже выглядели новенькими, только из магазина.

Едва ли всё это ввёл покойный мистер Олдридж, отстранённо подумал Лэйд. В его представлении старый джентльмен, невесть как вовлечённый в тайну Бангорского Тигра, в глубине души оставался ретроградом из числа тех, которым милее скрипеть перьями по бумаге, чем пользоваться новомодными техническими новинками. Должно быть, Крамби, войдя во власть, обставил здесь всё согласно своему вкусу…

Но это не играло никакой роли — по крайней мере, для него, Лэйда Лайвстоуна.

Выбрав один из кабинетов, Лэйд запустил руку в потайной карман пиджака — и стол деловода стал покрываться вещами, которые могли бы выглядеть зловеще и странно — однако в подобной обстановке выглядели дико и неуместно.

Невзрачный деревянный кругляш, лишь немного отшлифованный, в центр которого воткнута закопчённая игла. Сплавленные воедино три рыболовных крючка. Склянка с густой, напоминающей чернила, жидкостью. Потёртая латунная шестерёнка, покрытая вязью из зловещих ржавых пиктограмм. Мелкий грязно-розового цвета турмалин с дефектом огранки, оправленный не то в серебро, не то в олово. Ветхая тряпица, испещрённая письменами, равнодалекими как от привычных латинских литер, так и от диграфов полинезийцев. Чайная ложка с опалённым черенком из неестественно светлого металла. Германский пфенниг из Новой Гвинеи, на потемневшем реверсе которого вместо привычной райской птицы был грубо вырезан трикветр[45]. Последним предметом, который он, поколебавшись, возложил на письменный стол, были часы — дешёвый жилетный брегет[46] с болтающейся крышкой.

Нелепо. Он сам себе казался школьником, устроившим ребяческую игру вдали от глаз взрослых. Это и верно в некотором смысле была игра, своеобразная и тянущаяся уже очень давно, игра из числа тех, которые благоволят дуракам и в которые можно некоторое время выигрывать даже не зная толком правил.