Но дядя Костя напомнил, что этнически я Черный Эхайн, а у Черных Эхайнов все не так, как у остальных, и у Красных все не так, и не нужно забывать, что различий между Руками никак не меньше, чем между славянами и, к примеру, жителями Индокитая, да и внутри самих Рук полно больших и малых народов и народностей, и что лично он, дядя Костя, как правило — если специально не оговаривается иное — оперирует собственными познаниями в культуре Светлой Руки, к которой он и сам с недавних пор имеет некоторое касательство, о чем не однажды в минуты слабости уже и сожалел.
Я проснулся окончательно и спросил, отчего же.
— Хлопотно это, — признался дядя Костя. — Хлопотно быть аристократом и латифундистом вообще, а эхайнским — во сто крат хлопотнее. Уж лучше безо всего этого… сознавать себя свободным, как птица, порхать по волнам эфира, ни за что не отвечать и ни о чем таком… средневековом… не думать.
Я посоветовал плюнуть на все эти замки и забыть.
— Нельзя, — вздохнул дядя Костя, — это не только титулы и недвижимость, это еще и моя работа, прикладная ксенология, это еще и реальные рычаги воздействия на высокую эхайнскую политику, будь она неладна!
— Я бы плюнул, — сказал я.
— Вот-вот, — засмеялся он. — Легка и беззаботна твоя жизнь человеческого детеныша, и вовсе ни к чему тебе торопиться во взрослые.
15. Картахенский кошмар, или Нужны ли мы нам