Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

Держа в руках это оружие, чувствовалась его сила и мощь. Оружие, проверенное временем. Многих людей оно загубило, хороших и плохих, правых и неправых. Если бы не этот автомат, небыли бы столь тесны кладбища Москвы и Питера, да и других городов. Сколько счастливых семей могло бы жить и радоваться жизни, сколько потомства они могли бы принести? Всё так, но если бы не «укорот», то люди, использующие его, нашли бы себе другое оружие для достижения своих кровавых целей. Несмотря на это, оружие красиво и притягательно, его изгибы, его запах — свежего масла, воронёного железа и силы, запах смерти… запах мяса и крови, смешанный со сгорающим порохом и грохотом выстрелов, запах боли и отчаяния… Я рассматривал этот автомат, и по нему было видно, что он создан для смерти. Изощрённый человеческий ум тщательно продумывал устройство этой машинки. Интересно, представлял ли себе Калашников, во время работы над этим оружием, как будут крошить в месиво из этой безотказной машинки друг друга люди? Нет, — думал его разработчик, инженеры со своими расчётами, члены многочисленных комиссий, — что будет стрелять это оружие по врагу, по немцу, или американцу. Думали они, что дуло ствола будет наводить страх и трепет на врагов Родины. Но получилось так, что дуло грозного оружия развернулось на них же, на их детей, друзей, знакомых-друзей, и просто русских людей. И полился из этого дула нескончаемый поток свинца, и льётся по сей день; и кровь русская льётся, насыщая землю, и без того ею пропитанную. Выглядел этот автомат, как ощетинившаяся пантера перед прыжком; я вставил магазин, тихо щёлкнул замок. Передёрнул затвор, большим пальцем резко. Вспомнились армейские «Калаши», которые были изрядно поношены — из них частенько постреливали, на стрельбах, да и так, купленными на складе «левыми» патронами — по бутылкам, иногда и по птицам, зайцам. Отношение к оружию было соответствующим — как к проститутке, попользовался — и бросил. Затвор ходил с хрустом, с люфтом. Частыми были случаи, когда автоматы заклинивало, прихватывало гильзы. Иногда ударник не пробивал капсюль патрона — подсевшая боевая пружина была болезнью тех пошарпанных «Калашей», из-за того, что оружие постоянно было на взводе — а пружины своевременно не менялись. С этим автоматом было всё иначе. Чувствуется упругость новых пружин, никаких посторонних звуков, каждый щелчок означает какое-то конкретное действие определённой детали. Всё чётко. И эта чёткость и слаженность механизмов машины для убийства, пугала и притягивала одновременно. Казалось, что в руках ты держишь молодого и полного энергии бешенного дога, который рвётся с поводка на твоего противника, мечтая с ненавистью вгрызться в него острыми зубами и сжать чудовищные тиски-челюсти. Я отстегнул магазин, убрал в чистый карман, откинул приклад, щёлкнул предохранителем на одиночный. Оружие легко поддавалось, послушно лязгая. Откинул ногу назад, упёр её, создавая прямую линию. Прицелился в торчащий из земли кусок гнилой берёзы. Испытываю чувство спокойствия, уверенности, чуть учащённо бьется сердце. Палец на курке — выстрел, оглушительный. Девичий смех, который раздавался у палатки мгновенно стих. Эхо от выстрела многократно повторялось, слабея с каждой акустической волной, отражённой от деревьев и оврагов. Кусок берёзы начисто снесло. Я удивился, не пришлось подходить и искать дырку от пролетевшей пули.

Аскет, наблюдавший за моими действиями со спины, как-то слегка растерянно прокомментировал:

— Этот ствол я под другое дело готовил! Пули с обточенными бошками причиняют больший ущерб противнику. Там два рожка — обкусанных, и два — с трассерами.

Вместе с Аскетом мы подошли к костру, у которого никого не было. Каждый занимался своим делом, даже Борис был чем-то озадачен. Только теперь все вели себя тихо, услышав первый выстрел, прогремевший на этом поле, и давший понять лесу, в котором мы были гостями, о той цели, с которой мы сюда пришли.

— Мы в Афгане душманов такими пулями рвали, — сказал Наёмник, некоторое время молча разглядывающий полыхающий огонь, — Обычными пулями в него стреляешь, весь рожёк выпускаешь — а он дальше бежит, сука! — Аскет с ненавистью сплюнул в огонь, его слюна яростно зашипела, попав на угли — словно взбешенная, захлёбывающаяся собственной кровью эфа[42], до последнего защищающая своё гнездо.