Меня начало подташнивать, сердце почти остановилось. Воздух слился со временем, и превратился в тягучее желе; на смену холодному ознобу пришёл жар, липким потом стекавший с висков. Запах статичного электричества стал жечь ноздри, щелканье било по ушам, желе связало мои мышцы, словно я был в стельку пьян, только мозг при этом продолжал работать в обычном режиме. В темноте показались яркие звёзды, или это галлюцинации от перенапряжения? «Страх даёт им силу!» — вспоминал я слова Аскета, которого «они», видимо уже убили. Я попытался вспомнить что-то более страшное, что происходило со мной раньше — но все мои воспоминания казались ничтожными и жалкими. Тут сам по себе перед моими глазами появился образ Маши, её большие глаза с озорными искорками, её развивающиеся, словно на ветру, мягкие волосы. Я почувствовал её запах, теплый, нежный — такой же далёкий, как прошлое, которое невозможно вернуть…
Потом видение растворилось в сумраке подземного строения, но его сменило новое — я видел убийцу Маши, его взгляд перед тем, как я спустил курок.
— Ты? — шёпотом спросил я у недвижимой человеческой фигуры.
— Я.
Рука легла на нагретую телом пистолетную рукоять. Не было времени испытать личное немецкое оружие — но я был уверен — оно не подведёт!
— Не надо — ты не сможешь меня убить второй раз!
Это был он — убийца Маши!
— Что тебе надо? — направив оружие на силуэт, спроси я.
— Я хочу помочь… — тоскливо проговорил он.
— Ты мне уже помог, нам помог! — волна гнева охватили меня.
— Не кричи, иначе он услышит! — шёпотом говорил Була.
Нет, он уже никак не мог быть человеком — я сам видел, как пуля попала ему в голову, точно в лоб. Сам Фриц бы не допустил, чтобы после казни, кто-то остался в живых. Он висит над полом — человек так не может! Так не бывает!
— Бывает! — сказала тень убийцы, который как-то сумел прочесть мои мысли. — Я окружил нас пространством, которое не даёт нас слышать — мы с тобой между миром мёртвых, и миром живых. Но мне трудно удерживать это пространство — у нас мало времени! — проговорил убийца, лица которого я так же не видел. — Меня просили… я должен искупить перед тобой свою вину! Я знаю, что Маша в хорошем месте — потому, что её нет «здесь»! Но мне дали знать, что твой друг, которого зовут Штефан, просил исполнить его волю. Мне суждено… указать тебе на предателя — на того, кто хочет забрать твою жизнь! Мне суждено предостеречь тебя! Это он — человек, который сейчас ждет тебя за дверью! Прости меня, и не дай ему тебя убить — и тогда моя душа будет упокоена — я исполню то, что предначертано мне! Это мой единственный шанс — иначе, я останусь тут навечно! Он умеет… читать мысли, когда смотрит тебе в глаза, он умеет… видеть опасность — но сейчас темно, и он не видит её! Режь верёвку — оставь его… здесь, и за ним придут — встречи с ним… ждут многие! В луже под дверью… лежит труба — подопри дверь! Время кончилось… теперь он знает, что я здесь!.. Беги — спасайся, и спаси своих друзей… вы ещё можете отсюда уйти!.. Быстрее, или ты останешься навечно среди нас…
Я, словно под гипнозом, присел, не сводя глаз с тёмного силуэта, и опустил руку в ледяную воду, в которой сразу нащупал закруглённый метал, покрытый слизью. Сжав предмет — я не сомневался, это была труба — я поднял её и прислонил трубу к уродливой ручке двери, уперев другой её конец в бетонный пол. Каменная статуя медленно поплыла к стене. Тень достигла одной из глухих бетонных стен, там его силуэт плавно растворился, погрузившись в саму стену. А в голове ещё слышался тихий голос — человека, которого я знал всего несколько минут, — этот голос я ненавидел, он мне снился, он шумел в моей голове всякий раз, когда мыслями я возвращался к той казни. Это голос шептал: «Беги…Беги…Беги…»
Окаменевший, я стоял у двери, не в силах сдвинуться с места. В железную дверь сильно стукнули. Ещё раз. Словно разбуженный громким стуком, я отбежал на середину комнаты. Из-за заблокированной двери раздался голос Аскета:
— Симак! Открой! Что они сказали тебе? — Наёмник говорил не своим голосом, слишком мягким и неестественно добрым, для него.
— Открой, не слушай их! Открывай, говорю! — он перешёл на крик, вкладывая в интонацию всё больше металла и бешенства.
— Открывай, гнида, иначе я сам открою и буду медленно отрезать твои пальцы! Я буду жарить их, и скармливать крысам, а ты будешь на это смотреть! Потом я выколю тебе глаза, привяжу тело цепью к этой двери, и оставлю им!