Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs.

Паша, поставленный на пуск осветительных ракет, не мог «сломать» пистолет, чтобы вставить новую ракету. То ли нехитрое оружие заклинило, то ли Паша, первый раз в жизни взявший в руки сигнальный пистолет, запутался. После крика Тереха, оружие поддалось. Под одеревеневшим пальцам медика ствол переломился, относительно рукоятки, отстреленная гильза чуть вылезла из ствола, податливо подставляя фланец. Паша дёрнул за фланец донной части — но раздутая гильза намертво засела в стволе. Тогда он вцепился в неё зубами, как голодный пёс в кусок мяса. Он выдернул раздувшуюся гильзу — выплюнул её сторону, быстро вставил новую ракету. Поднял оружие вверх, спустил курок. Хлопок — ракета взлетела, разгораясь в воздухе, вновь освещая поле.

— Экономь ракеты, но экономь так, чтоб над поляной всегда было светло! — крикнул ему Терех. — Сдаётся мне, что нам тут до утра воевать придётся! — сказал он уже тише, самому себе.

Над полем воцарилась тишина. Солдаты в немецких касках подошли метров на сто пятьдесят к крайним машинам. «Ещё немного — и братва откроет огонь! — думал Егерь. — Но как такое может быть, чтоб человек, получив тяжелейшее ранение, о совместимости которого с жизнью нет и речи, мог снова оказаться в строю, с оружием в руках!? Да и кто это такие, что за солдаты, кто позвал их сюда? Поисковики? Это точно! Солдаты напрямую связаны с ними! А может, эти солдаты — всего лишь проекция, фэйк? Может, есть какой-то хитрый проектор, переносящий изображение? А взрывы — это часть хорошо спланированного спектакля! Нет сомнений, что лагерь поисковиков — это наживка. А этот строй призрачных солдат — это крючок, кульминация спектакля. Этот «нацист», связавшийся с ними по рации, и пытавший Шмыгу, эта яма в реке — всё это части одного плана! Если всё так, то им, этим поисковикам, стоило бы дать «Нобелевскую премию» за это представление. Нобель — учредитель всемирно известной премии, сам придумал динамит, с помощью которого погибло огромное количество людей. И наградить этой адской премией поисковиков, за их кровавый спектакль — было бы справедливо!» Тишина взорвалась автоматными выстрелами и разрывами гранат. Стреляли из автоматов, пулемётов, рвались ручные гранаты; одиночные хлопки ружейных выстрелов выделялись из общего звука начинающегося боя. Шквал пуль, выпущенных со стороны неизвестного врага, повалил ковыляющего из поискового лагеря к машине, раненного взрывом мины ловушки, «Краплёного» на землю. Успевшие отбежать к машинам, подготовить оружие и занять оборону боевики, открыли ответный огонь. Агрессивно ощетинились ярким огнём пулемёты на крышах машин. Яркие трассы поливали видимого противника, который в свою очередь, будто не обращая внимания, продолжал наступать, приближаясь всё ближе и ближе, сокращая неторопливым шагом метры. Сбоку от уха Тереха просвистела пуля. Другая пуля клюнула куда-то в металлическую обшивку машины, с характерным звуком продырявив тонкое железо.

— Какая в жопу «проекция»! Это всё по-настоящему! — сказав это самому себе, Егерь быстро поднёс рацию к посиневшим губам:

— Всем назад! — но из рации донёсся лишь знакомый смех:

— О, Иван, я я, гут, гут! Нихт шрайн[57]

, Иван! Ни-ихт шра-айн, Ива-а-ан! — хрипло смеясь, говорил знакомый голос из рации.

— Сука! — выругался он, — Я тебе сейчас засуну твой поганый язык в твою жопу, кем бы ты ни был! — бросив бинокль на землю, он спрыгнул с крыши, открыл водительскую дверь машины, не успев удобно устроиться на сидении, сходу завёл двигатель.