— Полно! — ответил Беркут. — У каждого в рюкзаке по две-три пачки. Да и так, россыпью — килограмм десять будет.
— Отлично. Тогда так, Симак и ты, Терех — вы тут побудьте, на случай. А мы пока сходим с Серёгой за пулемётом, заодно устроим ревизию боеприпасов.
Они ушли, глухие удары толстых подошв о бетон долго ещё раздавались в освещённом жёлтым светом коридоре. Симак и Терех остались одни.
— Должно быть, свет загорелся и там! — Егерь кивнул головой вверх.
— Скорее всего; — устало ответил Симак.
Терех погрустнел. Минут десять они сидели в полной тишине.
— Ради чего? Ради чего всё это? — вдруг неожиданно громко, вскрикнул Егерь.
Симак от неожиданности даже отскочил в сторону.
— Какого хрена нам тут надо? Гибнуть ни за что, ради какой-то мрази, ради Фрицев, Чехов и Крапов, которые через день и не вспомнят, кто такой Андрюха Афганец! Ради какого-то Наёмника, зэка и мясника, «КГБэшника» в шкуре вора, или вора в шкуре «КГБэшника»! Какого хрена мы тут делаем? А, Симак, ты мне можешь на это ответить?!
Видимо воспоминания об Афганце дернули натянутую до предела струну в душе этого человека, и его прорвало, как прорывает переполненную водою дамбу. Симак молчал.
— Молчишь? А я тебе скажу, ради чего! Ради бабла, всё ради сраных бумажек, которыми Афганец даже подтереться теперь не сможет! И я тоже ради них полез в эту кашу! Всё эти деньги, будь они прокляты! Раньше мы воевали за Родину — она у нас была. А теперь мы за кого воюем? За какие-то листы крашенной бумаги? Я не хочу так жить, я не хочу быть наёмником, готовым за деньги унижаться и выполнять чужие приказы, против которых твоё нутро, твоя сущность! Теперь нет Родины, есть страна, Федерация, — мать её, — где каждый сам за себя, как волки в лесу живём — кто слабее — того и в расход! И своих ведь бьём, наших, может убитые нами люди — наши родственники через колено, — мать их! Раньше страной правили, помнили, что от их действий зависит миллионы жизней и судеб, а теперь что? Теперь каждый думает о себе, о деньгах этих!
— Но ты же сам сюда пришёл? — сказал Симак. — Никто не заставлял же!
Егерь сел.
— Пришёл, — согласился он, сбавив тон. — А куда мне ещё идти? На работу, которой просто нет? Ждёшь, пока освободится место у станка, и вкалываешь за копеечную зарплату, оставляя всё своё здоровье у этого проклятого станка. А тот, кто руководит тобой — пухнет от жира, день ото дня. Он тратит деньги, чтобы набить до отказа своё пузо икрой — потому, что хлеб для него уже не еда! А потом он тратит деньги на то, чтоб врачи вырезали нажитый жир, поправили заплывшее лицо, вылечили геморрой в жирной заднице. Его дети получили от своего родителя карт-бланш на жизнь, и вправе творить, что вздумается. Их с детства учат, как грабить нас, простых людей, как делать так, чтобы мы не доживали до своих пенсий, чтоб наши дети не знали ничего, кроме шлака, которым им забивают голову с телеэкранов и интернетов! Чтоб они были рабами — как и мы! Чтоб всю жизнь рвали жопу за подачку, которой едва хватает на жизнь. Раньше в стране жили граждане, товарищи, а теперь — телезрители, потребители и пользователи, — мать их!
— Всё это было и раньше, только всё это по-другому называлось!