Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

Буратино, ещё находясь в полусознании, промямлил:

— Перчаточки не нужны?

Это было всё, на что он был способен в данную минуту.

— А, ну, покажи, ласковый, — проявила интерес барыга, и Буратино отдал ей перчатки.

Цыганка взяла их, повертела в руках, и небрежно бросила:

— Дрянь перчатки, дешёвка. Дам тебе полсольдо или гашишу порцию.

Но Буратино уже почти пришёл в себя и по глазам женщины понял, что перчатки не дрянь, и он сказал ей:

— Пять сольдо за пару, у меня их больше двадцати.

— Э-э, бриллиантовый, — прищурилась цыганка, — да ты, видно, вор!

— Конечно, вор, — сказал Буратино, — а кто к тебе, к барыге, ещё прийти может? Ведь только и занимаешься скупкой краденного.

— Ой, поглядите на него, — заголосила Аграфена, и это было, очевидно, условный сигнал.

Тут же все остальные цыганки, как пираньи, бросились на мальчишку и начали его дёргать, щипать, говорить ему в уши, в общем, цыгане работали. Буратино растерялся в этом хаосе, он видел, как Аграфена отдала ему обратно перчатки со словами: «Дрянь, полсольдо стоят». И тут же ещё одна цыганка выхватила у него перчатки обратно со словами: «Дай погляжу». А все остальные продолжали дёргать мальчика и галдеть. А перчатки начали кочевать из одних цыганских рук в другие. Буратино понял, что сейчас распрощается с перчатками, и, схватив одну из цыганок за локоть, произнёс:

— А, ну, отдай перчатки!

— Какие перчатки, яхонтовый? — возмутилась та. — Нет у меня никаких перчаток.

— А где же они? — спросил Буратино.

— А я почём знаю. Нету, хоть обыщи.

— Ты чего на неё накинулся, — дернула его за волосы другая цыганка, — а, ну, отстань от неё, а то сейчас полицию позовём.

— Сам либо потерял, а теперь к нам пристаёт, — орала третья.

Буратино понял, что перчаток он, наверное, больше не увидит, но он не напрасно взял с собой Чеснока. Рокко Чеснок, рождённый в порту, чуть ли не на пирсе, знал цыган с детства, он внимательно наблюдал со стороны эту картину, усмехался, видя растерянность Пиноккио, и до поры не вмешивался. Он вмешался только тогда, когда от стаи цыган оторвалась одна из них и, отойдя в сторону, стала прятать что-то под юбку. Он, не торопясь, догнал уходившую с рынка женщину и начал разговор с хорошего удара по почкам.

— Ох, — остолбенела цыганка от приступа боли.

А Рокко, не стесняясь ходивших вокруг людей, залез к ней под юбку со словами:

— А что это у тебя там?

Цыганка, пребывавшая в шоке то ли от боли, то ли от такой наглости, не сопротивлялась и Рокко победно достал из-под юбки женщины пару перчаток.

— Где-то я такие уже видел, — улыбаясь, сказал он, глядя на цыганку, — кажется, у моего приятеля, который беседует с твоими подругами, были такие же.

Тут цыганка пришла в себя и заорала, что называется, благим матом:

— Убили! Ограбили!

Весь рынок услышал этот крик. На него даже обернулись полицейские, что было нежелательно. Понимая это, Рокко, не раздумывая, дал женщине поддых. Та согнулась пополам, а на крик убитой и ограбленной кинулся весь табор.

— Ах, ты, босяк, — бешено завизжала одна из женщин, кидаясь на Чеснока.

Но Рокко среагировал моментально, и короткий апперкот в нос свалил цыганку с ног.

— Порчу нашлю, — зашипела другая, побаиваясь атаковать парня, — коростой покроешься.

Но талантливые рыночные мошенницы ещё не поняли, с кем имеют дело. Рокко только улыбнулся в ответ, и хлёсткий хук справа навёл звон в ухе насылательницы порчи. И тут в бой вступила сама Аграфена. С решимостью и твёрдостью мужчины она произнесла:

— Мы тебя сейчас рвать будем.

Шесть или семь цыганок начали засучивать рукава, собираясь действительно рвать парня. Но Рокко Чеснок не был бы Рокко Чесноком, если бы спасовал перед бабами. Он, видя решимость и ярость в глазах женщин, окружавших его, сделал шаг назад, всего один шаг назад, и поднял с земли крупный булыжник.

— Порвёте, говоришь? — с улыбкой бесшабашной храбрости спросил он. — Рвите, только одной, а может, и двоим, черепа-то я подрихтую.

Женщины засомневались, видя такое хладнокровие, но от своих намерений ещё не отказались, и драка могла получиться неплохой, не появись второй булыжник в руке у Пиноккио.

— Не одну и не двух покалечим, — пообещал он, — а всех. А тебя, Аграфена, в первую очередь.

Женщины поняли, что проиграли, и, насылая порчу и проклятья, стали потихоньку отступать.

— Фу, — перевёл дух Рокко, — я уже подумал, что меня и вправду разорвут.

И если Чеснок вздохнул облегчённо, то Буратино, напротив, рассвирепел от такого унижения. И вправду сказать, жуть как неприятно: его только что бабы чуть не облапошили. Он догнал Аграфену и, разбежавшись, дал ей хорошего пинка изо всей силы.

— Что же ты, сердце золотое, так дерёшься? — скривилась от боли та.

— Ну, что, синьора Аграфена? — холодно спросил он. — Будем дело делать или нам поискать других покупателей?

— Чтоб ты, сатана, подавился своими перчатками, — обиженно ответила женщина, — неси свои перчатки, торговать будем. Торговать лучше, чем драться.

— Хорошо, что мы пришли к консенсусу, — произнёс Буратино, немного успокаиваясь, — у меня ещё штука полотна и шерсти качественной много, и кружева фламандские.