Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

— Что же они замышляют? — беспокойно спрашивал он, ходя туда-сюда.

Так прошло два дня. Ничего не изменилось. И только на третий день шесть цыганок появились на рынке, но Рокко с несколькими ребятами тут же выдворили их за ограду базара. Тут-то всё и началось. На следующий день в порту, недалеко от места сбора портовой шпаны, появились две коляски пижонского вида. Коляски были недешёвыми и сами по себе, а навешенные на них колокольчики, бубенчики и всякие дурацкие талисманчики явно увеличивали их стоимость. Мало того, в коляски были запряжены такие кони, что это даже и не кони, а настоящий пожар. Дикие, шальные, злые и такие красивые животные, что голова от них кругом. На козлах обоих колясок сидели чернявые белозубые парни в ярко-красных рубахах, да хромовых сапогах. А за голенищами сапог наборными рукоятками ножи торчат. А чёрные глаза молодых кучеров и так черны, как души у душегубов.

Повскакивали портовые пацаны с земли, да ящиков, на которых отдыхали. И стали глядеть, как приближаются к ним коляски. И жутковато стало многим от красоты, лихости и удали, с которой коляски неслись по пирсам, пугая чаек и пьяниц. И потянулись шпанские руки в карманы, и стали сжимать там кто заточку, кто свинчатку, а кто и кастет самодельный. Насторожились ребята таким гостям.

И даже Буратино не избежал некоторого душевного волнения и тоже взялся за заточку. А вот Рокко было всё нипочём, не боялся он никого. Он вышел на несколько шагов вперёд и, презрительно оттопыривая нижнюю губу, сплюнул навстречу едущим и не менее презрительно сказал:

— Едут, парламентёры.

— Надеюсь, эти парламентёры из обрезов палить не будут, — произнёс Пиноккио.

Коляски лихо подкатили и не менее лихо затормозили невдалеке от мальчишек. Из первой появилась сначала тяжёлая сучковатая палка, покрытая лаком и серебром, которую сжимали пальцы в тяжёлых перстнях с рубинами. Вслед за ней на землю встал ярко начищенный лакированный сапог, а уж потом появился и весь человек. Это был немолодой, но достаточно ещё крепкий синьор в чёрном сюртуке до колен и широкополой шляпе. Лицо у него было в кучерявой бороде, а в ухе поблёскивало золотом кольцо.

— А побрякушек на себя навешал побольше, чем какая баба, — нагло и достаточно громко заявил Рокко и добавил с презрением: — Клоун.

— Тихо ты, — толкнул его в бок Пиноккио, — это же парламентёр, услышит ещё.

— Да хрен с ним, пусть слышит, — упрямствовал дружок, который не собирался проявлять ни малейшего уважения к приехавшему.

А богатый синьор подошёл ближе к ребятам и поздоровался:

— Здравствуйте, синьоры шпанцы.

— Добрый день, — вежливо ответил Буратино.

— Здрасьте, давненько вас не видели, — нагло буркнул Рокко.

За спиной у богатого встал высокий кучер лет двадцати, который, в отличие от седобородого, всячески демонстрировал неприязнь к ребятам, смотрел волком и раздувал ноздри. А сам седобородый спросил, обращаясь к Чесноку:

— А не ты ли, парень, тот самый Рокко Чеснок, о котором так много говорят наши женщины?

— Я, может быть, и Рокко Чеснок, а вот кто ты такой, пока неизвестно. А вежливые люди сами сначала представляются, а потом имена спрашивают, — продолжал наглеть Рокко.

— Я ему сейчас башку расколю, — вспыхнул молодой цыган, но старший только взглянул в его сторону, и тот сразу успокоился.

— Меня зовут Николай, — продолжал седобородый, пальцем коснувшись шляпы из вежливости, — а тебя как, парень? — он взглянул на Буратино.

— Буратино, — сухо представился наш герой. — Позвольте полюбопытствовать, синьор Николай, что вас привело в наши края, вижу я, что вы тут не частый гость?

— Честно говоря, я тут гость не частый, а пришёл я сюда к вам погутарить о делах наших скорбных, об обидах и обиженных, о бабьей глупости и мужской чести.

— Ну, что ж, говорите, что хотите нам сказать, а мы ответим вам как сможем.

— Между нами и вами, — начал синьор Николай, — никогда не было никаких кикозов, мы уважали портовых пацанов, но всё изменилось. Наши женщины боятся ходить на работу, они говорят, что Рокко Чеснок — страшный человек, бьёт их. Наши мужчины готовы взяться за ножи, и я понимаю их, никакому мужчине не понравится, если кто-то будет бить его жену, кроме него.

— Я разделяю их чувства, — неожиданно заявил Буратино. — Я их прекрасно понимаю, но если с портовыми пацанами не считаются, почему портовые пацаны должны сочувствовать чьим-то мужьям.

— О чём ты говоришь, Буратино? — спросил синьор Николай, хотя по его глазам было ясно, что он прекрасно понимает, о чём речь.

— Ваша цыганка обманула меня на восемьдесят шесть сольдо, — произнёс Буратино и почувствовал, что ему стыдно в этом признаваться.

— Кто же тебе виноват, если ты такой дурак? — оскалил зубы в едкой усмешке молодой цыган.

— А кто вам виноват, что ваших баб бьют и калечат? — парировал Чеснок.

— Что, сопляк, нож в брюхо захотел? — зло спросил молодой цыган у Рокко.

— А как насчёт булыжником в рыло? А то смотри, и ножа достать не успеешь, — нагло ухмыльнулся Чеснок.