Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

— Я туда часто хожу, — не без гордости, на бегу, заявил Рокко, — меня оттуда не выгоняют.

— Ну и как, вкусно? — поинтересовался Пиноккио.

— Не знаю, ни разу не пробовал ничего, — сознался Чеснок.

— А чего ходишь?

— Глядеть. Иной раз просто взглянешь на всё это — и сыт.

— Иди ты…

— Чтобы мне сдохнуть. А пахнет как там! Даже колбаска с чесноком не так пахнет, как там.

— Не врёшь?

— Честное слово, зуб даю.

Наконец мальчишки добежали до кондитерской мсье Руа и остановились около витрин. И Буратино увидел всё то великолепие, о котором ему рассказывал Чеснок, и у него даже дух перехватило от такой красоты.

— Да! — восхищённо произнёс он.

— А я тебе говорил? — сказал Рокко таким тоном, как будто сам был владельцем лавки.

А за стеклянными витринами сидели люди. Синьоры, одно слово. Мальчики в костюмчиках, девочки в белых платьях, дамы в роскошных шляпах. Все они пили кофе, лимонады и жрали разные вкусности.

— Ну, что, пойдём вдвоём, — сказал Пиноккио.

— Может, не надо, — вдруг спасовал Рокко, — может, в другой раз, а сейчас колбаски купим, хлебушка.

— Ты это чего? — серьёзно спросил Буратино.

— Боюсь, — признался Чеснок, — вдруг в шею выпрут, а эти, — он кивнул на клиентов кондитерской, — гыгыкать будут, а дамочки будут носы морщить и «фи» говорить. А я всё это страшно как не люблю.

— Пусть только попробуют выпереть, — с угрозой пообещал Пиноккио, — мы им, заразам, витрины побьём. И вообще, Рокко, запомни, этот мир наш. Запомнил?

— Запомнил, — отвечал Чеснок без особого энтузиазма.

— Это всё для нас, — повторил Буратино и постучал костяшками пальцев по витрине, — а знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что мы банда, вот почему. Сейчас мы войдём в заведение, и пусть хоть кто-нибудь, хоть что-нибудь нам скажет. Тогда они узнают, что такое банда.

— Пошли, — твёрдо сказал Чеснок, — только ты первый.

— Не бойся, — сказал Буратино и открыл дверь в кондитерскую.

Внутри действительно пахло чудесно, но пацаны этого не замечали. Они шли через зал под ураганным огнём насмешливых и удивлённо-презрительных взглядов, как солдаты идут в последнюю, красивую, но абсолютно бессмысленную атаку.

Наконец они добрались до прилавка, над которым возвышался лысоватый, краснощекий человек в белом фартуке. Он внимательно, без особого восторга, но и без презрения, смотрел на мальчишек и, когда те приблизились, спросил у них с забавным акцентом:

— Что пожелают синьоры?

— Пирожных, — грубовато, хотя и не желая этого, буркнул Пиноккио.

— Пирожных? — повторил кто-то сзади и прыснул со смеху. — Штаны себе лучше купил бы новые.

Буратино повернулся и увидел прилично одетого мальчишку с девчонкой и с двумя расфуфыренными дамами. Он ничего ему не сказал, а только так на него зыркнул, что мальчишка осёкся и усиленно стал пить кофе.

— А синьоры знают цены?

— Нам наплевать на цены, — не без гордости заявил Буратино и кинул на прилавок пятак.

— Одно пирожное стоит полсольдо, у вас хватит на десять.

— Десять и давайте.

— Я положу вам разных.

— Давайте разных, — согласился Пиноккио.

— И ещё я дам вам бутылку лимонада бесплатно, — вдруг заявил кондитер, — только уж вы, ребятки, скушайте это всё на улице, а то, мне кажется, что моей публике вы не очень-то нравитесь. Хорошо?

— По рукам, — сурово согласился Буратино, ему и самому не улыбалось есть пирожные под осуждающими взглядами здешней публики.

Когда пирожные были уложены в красивую картонную коробку, а Рокко уже держал бутылку с лимонадом, месье Руа вдруг наклонился к мальчишкам и тихо произнёс:

— Не обращайте на этих господ внимания, синьоры. Когда я был такой маленький, как вы, такие же господа смотрели на меня так же. А теперь эти дамы приглашают меня в гости и просят у меня денег взаймы.

— А как же вы так смогли? — шёпотом спросил Чеснок.

— Рецепт очень прост. Я ложился спать в одиннадцать, а вставал в четыре.

— А что же вы делали, когда не спали, синьор кондитер?

— Я работал, — засмеялся француз, — я много работал. И так привык, что встаю и сейчас в четыре, хотя теперь могу спать до десяти.

Когда мальчишки вышли из кондитерской, Чеснок сказал:

— А этот кондитер — ничего. Хороший человек. Может, мне к нему в ученики пойти? Научусь пирожные делать, скоплю деньжат и сам кондитерскую открою.

— Ну, да, и будешь всю жизнь ишачить в этой кондитерской, — съязвил Буратино.

— Я бы поишачил.

— А вставать в четыре?

— Ничего, привык бы.

Буратино остановился и внимательно посмотрел на друга:

— Ты же говорил, что мы банда?

— Да ладно тебе, уж и помечтать нельзя немножко, — засмеялся Чеснок, — это я так, просто. Да и не возьмёт меня француз, такого оборванца, и учусь я плохо. Вот тебя, наверное, взял бы, ты умный.

— Да видал я его кондитерскую в гробу. Пусть дураки работают. Работа дураков любит, а мне жизнь красивая нужна, чтобы не работать в кондитерской, а сидеть в ней кофе пить. И чтобы всякие хлюсты про штаны не напоминали. И чтобы девки не морщились при моём появлении. Вот такая должна быть жизнь.

— От такой жизни и я бы не отказался, — заявил Рокко.