Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

— Ты знаешь что? — его благородие вылупил глаза и пальцем постучал по краю стола. — Ты мне это брось! Меру знай, надо же какую гадость придумал, паршивец.

— Ну, а раз не родственница и тем более не…

— Молчать! — оборвал его околоточный на полуслове.

— … то какой смысл заводить это дело? — закончил мысль Буратино. — Ведь заявления нету.

— Нету, — согласился околоточный.

— И показания свидетелей нету.

— Пока, — многозначительно поднял палец его благородие, — пока нету.

— В общем, ничего нету — значит, и дела нет, — резюмировал Буратино.

— Но есть закон! — сурово сдвинул брови околоточный, который в данный момент офицер почувствовал всю важность и ответственность, возложенную на него высшим руководством. — Я понимаю, — иронично продолжал офицер, — что такие понятия, как закон и государство, такие подлецы, как ты, презирают. Но смею тебя уверить, что пока я жив, в нашем городе будет закон!

— Да знаю, знаю, — как-то устало сказал Буратино, — будет закон, будет. А закон, как известно, это вы. Поэтому я к вам и пришёл… — с этими словами мальчик достал из кармана двадцать сольдо и аккуратно выстроил из них столбик на столе перед околоточным.

— Что это? — брезгливо указал на столбик пальцем офицер.

— Вот и я говорю, — не слыша вопроса, продолжал Буратино, — заявления от потерпевшей нету, свидетельских показаний тоже нету. А главное — нет никаких сплетен, никаких сплетен по поводу вас и этой жирной цыганки.

— Ну, наглец, — только и смог выдохнуть полицейский.

— Да-да, никаких сплетен, никаких насмешек за спиной и никаких газетных статеек.

При упоминании о газетных статейках синьор Стакани чуть не поперхнулся.

— А я, — улыбался Пиноккио, — всегда на вашей стороне. И поверьте мне на слово, ни один журналюга не осмелится встать у нас с вами на пути. На пути нашего, так сказать, сотрудничества.

— А если встанет? — недоверчиво спросил Стакани. — Ты даже представить не можешь, что сделает моя жена за одно упоминание моего имени вместе с именем этой страшилы Аграфены, — околоточный даже поморщился, представив эту картину.

— А слухи по этому поводу ходят, — соврал Буратино.

— Интересно, какая свинья распускает такие слухи? — усы у околоточного даже задёргались.

— Насчёт свиньи мне ничего неизвестно, — признался Буратино. — Насчёт того, что сделает ваша жена, тоже. Могу сказать только одно: дальше нас с вами эти разговоры не пойдут.

— Моя жена меня просто отравит, — продолжал околоточный, — или зарежет спящим. Это в зависимости от настроения. С каждым годом вымолить у неё прощение, даже за невинный взгляд в сторону другой женщины, становится всё сложнее. Да, но какая свинья распускает эти сволочные слухи?

— Не давайте им повода, — сказал Пиноккио, чувствуя, что дело почти сделано. — Отпустите наших ребят — и всё обойдётся.

— Я что-то не пойму, а какое отношение имеют твои ребята к этой мерзости про меня и Аграфену? — стал размышлять вслух Стакани.

— Не забивайте себе голову, поверьте мне на слово, всё будет нормально.

— Да, — задумчиво произнёс Стакани. — Я и Аграфена! Надо же такую пакость выдумать, да у неё из родинки, что на бороде, щетина выросла в палец длиной. А эти её подбородки… Фу, какая мерзость.

— Ну так что, отпускаете? — спросил Пиноккио.

— А журналисты, ведь подлецы из подлецов, — продолжал околоточный. — Ведь заскрипят своими пёрышками, заухмыляются, сволочи.

— А мы по их ухмылкам да ботинком, чтобы зубы захрустели, — сказал Буратино весьма кротко.

— Это правильно, — согласился околоточный. — А кто, собственно говоря, мы?

— Я и мои ребятки, что у вас в клетке сидят. Ни за что, между прочим.

Околоточный долгим взглядом смерил мальчика, а тот сидел честный такой, ясноглазый, уши в разные стороны, ангелочек, в общем.

— Ладно, — наконец произнёс полицейский, — забирай своих дебилов, но смотри у меня, — он пригрозил пальцем, — чтобы без фокусов.

— Не извольте беспокоиться, в следующий раз будем осторожнее, — сказал Буратино и вышел из кабинета.

После того, как он вышел из кабинета, околоточный встал из-за стола и стал прохаживаться из угла в угол, делая физические упражнения. Деньги, оставленные мальчишкой, он сгрёб и, не пересчитывая, ссыпал в карман. Настроение у него сразу повысилось, и офицер даже стал напевать неприличную песенку про пастуха и белую козочку. Как вдруг в голову ему пришла мысль:

— Чёрт меня дери, — пробормотал Стакани, — а ведь я этого носатого поганца сам хотел в клетку посадить. Вот ведь подлец, как мастерски умеет мозги закрутить со своими людовиками и сплетнями про Аграфену. Нужно за ним приглядывать.

Но тут другая мысль пришла в голову околоточному, более интересная.

— А не поехать ли мне к девкам? — самого себя спросил Стакани, зная заранее ответ. — Решено, еду к девкам и напьюсь. Ох, что мне будет дома за это!

А пока околоточный прикидывал, что ему будет дома, если он напьётся у девок, в участке происходило следующее: Пиноккио подошёл к дежурному полицейскому и произнёс:

— Многоуважаемый синьор полицейский, будьте так любезны, освободите вот этих двоих людей, с его благородием всё уже согласовано.