Тут, конечно, посложнее, но Сиррину и не надо разбираться. Карос очень умен.
Его мысли обратились к ожидающей постели и доставленной шлюхе, и лейтенант зашагал по дворцовому коридору, пока его подручные строились.
Брутен Трана вошел в комнату. Взгляд остановился на трупах двух служанок.
– Когда? – спросил он у колдуна-арапая, склонившегося над телами. Еще двое эдур зашли в спальню первой наложницы и появились мгновение спустя.
Колдун пробормотал что-то неразборчивое, потом вслух сказал:
– Наверное, колокол назад. Короткие мечи. Как у Дворцовой стражи.
– Возьмите еще десять воинов, – велел Брутен Трана. – Идем в штаб Патриотистов.
Колдун медленно выпрямился:
– Известить Ханнана Мосага?
– Пока не нужно. Откладывать нельзя. Шестнадцать воинов эдур и колдун – достаточно.
– То есть ты хочешь потребовать освобождения женщины?
– Их ведь две?
Кивок.
– Они начнут допрос немедленно, – сказал Брутен Трана. – И это неприятная процедура.
– А если они получат письменные показания?
– Понимаю твое беспокойство, К’ар Пенат. Боишься насилия сегодня ночью?
Остальные воины застыли, глядя на колдуна-арапая.
– Боюсь? Нисколько. Однако, имея на руках признания, Карос Инвиктад и далее Трибан Гнол смогут заявить о том, что действовали правильно…
– Теряем время, – прервал Брутен Трана. – Мое терпение в отношении Кароса Инвиктада заканчивается.
От входных дверей раздался новый голос:
– Личная неприязнь, Брутен Трана, опасный советчик.
Тисте эдур повернулся.
В коридоре, сложив руки на груди, стоял канцлер с двумя телохранителями. Он шагнул в комнату и огляделся. Когда он увидел мертвых женщин, на его лице появилось выражение скорби.
– Ясно, они оказали сопротивление. Самые верные служанки первой наложницы, вероятно не замешанные ни в каких преступлениях… Действительно трагедия. Их кровь – на руках Нисалл.
Брутен Трана какое-то время разглядывал высокого тощего мужчину, затем прошел мимо него в коридор.
Ни один из телохранителей ничего не заподозрил, да и не было у них времени обнажить оружие, прежде чем ножи эдур – по одному в каждой руке – вошли им под челюсть и глубоко пронзили мозг. Отпустив рукоятки ножей, Брутен Трана развернулся и обеими руками ухватил канцлера за плотный парчовый воротник. Летериец ахнул, когда, оторванный от пола, встретился лицом к лицу с Брутеном и впечатался спиной в стену коридора.
– И в отношении тебя, – негромко произнес эдур, – мое терпение на исходе. Действительно трагедия с твоими телохранителями. Их кровь – на твоих руках, увы. И я не намерен прощать тебе их гибель.
Трибан Гнол засучил ногами, его крепкие тапочки легонько заколотили по голеням Брутена Траны. Лицо летерийца потемнело, выпученные глаза застыли под жестким, холодным взглядом эдур.
За его спиной К’ар Пенат произнес:
– Командир, ты сам сказал: нам некогда.
Оскалившись, Брутен Трана отшвырнул жалкого человечишку прочь. Трибан Гнол упал очень неудачно, выставив руку, чтобы притормозить: кости пальцев хрустнули – словно гвоздь загнали в дерево, – немедленно послышался жалобный стон.
Сделав знак воинам следовать за ним, Брутен Трана перешагнул через канцлера и быстро двинулся по коридору.
Когда шаги затихли, Трибан Гнол, прижав одну руку к груди, медленно поднялся на ноги. Он посмотрел вдоль опустевшего коридора. Облизнул сухие губы и зашипел:
– Ты умрешь, Брутен Трана. Ты и все, кто стоял рядом. Вы все умрете.
Успеет он предупредить Кароса Инвиктада? Вряд ли. Ладно, магистр Патриотистов умен. И у него не пара некомпетентных, жалких телохранителей. Кстати, о телохранителях. Надо известить их вдов.
Он презирал некомпетентность, а уж страдать от ее последствий… что ж, кто-то должен расплачиваться. Всегда.
Сломанные пальцы онемели, зато острая боль пробралась в запястье и предплечье.
Канцлер направился в жилище своего личного лекаря.