Карса Орлонг лежал на огромной койке, которую соорудили здесь для одного из прежних бойцов – чистокровного тартенала, ростом все же уступавшего теблору, что вытянулся сейчас во весь рост, – ступни торчали над спинкой, а пальцы ног упирались в стену. Всю покрытую грязными отпечатками этих самых пальцев и пяток, поскольку с того самого момента, когда объявили о начале поединков, Карса Орлонг практически ничего больше не делал.
– Убит, – сообщила она.
– Кто?
– Гадаланак. Через какую-то пару ударов пульса. Я думаю, это ошибка – то, что вы все решили не ходить. Все же надо видеть того, с кем собрался сражаться. Тебе нужно знать его стиль. Возможно, у него есть слабости…
– И он их продемонстрировал за два удара пульса, – фыркнул Карса.
– Подозреваю, что другие теперь передумают. Начнут ходить на поединки, чтобы увидеть самим…
– Дурачье.
– Только потому, что не следуют твоему примеру?
– Я даже не подозревал, что до сих пор они ему следовали. Чего тебе нужно, ведьма? Не видишь – я занят.
Она шагнула внутрь.
– И чем же именно?
– Ты притащила за собой своих призраков.
– Скорее они сами цепляются мне за ноги и что-то бормочут… Однако, Карса Орлонг, внутри у тебя что-то зреет…
– Залезай сверху, Самар Дэв, мне быстро полегчает.
– Поразительно, – выдохнула она.
– Еще бы.
– Не в этом смысле, болван. Мой комментарий относится к тому, что тебе все еще удается иной раз застать меня врасплох.
– Хватит уже корчить невинность, женщина. Скидывай одежды.
– Даже если бы я и согласилась, так это только потому, что твое занудство меня уже порядком вымотало. Но я не стану, поскольку сильнее, чем ты думаешь. Одного взгляда на мерзкие пятна, которые твои лапы оставляют на стене, было бы достаточно, чтобы погасить любую страсть, нахлынь она на меня даже в припадке безумия.
– Я тебя не с моими ногами зову заняться любовью.
– Тебе следовало бы упражняться – нет, я не в этом смысле! Я имею в виду гибкость, растяжки, все такое.
– Чего тебе от меня нужно?
– Думаю, уверенности.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, потом медленно сел, койка застонала под его весом.
– Самар Дэв, чего ты больше всего боишься?
– Наверное, того, что ты умрешь. Пусть ты меня и бесишь, но ты все же друг. Во всяком случае, для меня. Ну и еще того обстоятельства, что… после тебя они призовут Икария. Как видишь, мои страхи тесно связаны между собой.
– А окружающие тебя духи чего боятся?
– Интересный вопрос. Я точно не уверена, Карса. – И мгновение спустя добавила: – Да, теперь я понимаю, почему это важно знать – во всяком случае, имеет смысл знать.
– У меня есть собственные духи, – сказал он.
– Я знаю. А они что чувствуют? Можешь сказать?
– Предвкушают.
Она нахмурилась:
– Это правда, Карса Орлонг?
Он расхохотался:
– Не то, о чем ты подумала. Они радуются тому, что их существованию приходит конец, радуются жертве, что им предстоит принести.
– Какой именно жертве?
– Когда наступит время, ведьма, ты должна обнажить свой собственный кинжал. Напоить его своей кровью. Освободить духов, которых ты подчинила.
– Какое еще время, чтоб тебя?
– Узнаешь. А сейчас раздевайся. Хочу видеть тебя голой.
– Нет. Гадаланак мертв. Мы уже никогда не услышим, как он смеется…
– Верно, поэтому смеяться теперь придется нам, Самар Дэв. Мы должны напоминать себе, что это такое – жить. Ради него. Ради Гадаланака.
Она уставилась на него, потом сердито зашипела:
– А ведь я чуть было не повелась, Карса Орлонг. Знаешь ли, чем ты убедительней звучишь, тем более опасен.
– Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я сам тебя взял? Сорвал с тебя одежды своими собственными руками? Бросил на кровать?
– Пожалуй, я лучше пойду.
Как-то раз Таралаку Виду привиделся тот день, теперь уже – недалекий, когда Икарий Похититель Жизни ступит на песок арены под обрадованные вопли зрителей, не знающих, что их ждет. Под оскорбительные возгласы, которые очень скоро сменятся изумленными криками, а потом – воплями ужаса. Поскольку гнев Икария проснется и вырвется наружу.
И начнется кровавое светопреставление. Император, дворец, город, сердце империи.
Но этот их Рулад не умрет. Не насовсем. Нет, он будет восставать раз за разом, и двое бойцов будут продолжать нескончаемую схватку. Если только… можно ли убить самого Икария? Может ли он умереть? В конце концов, он ведь не бессмертен – хотя на это можно возразить, что бессмертен его гнев, гнев жертв, умирающих поколение за поколением, направленный против несправедливости и неравенства, а им конца не будет вовеки.
Но нет, если Таралак Вид не позволял себе остановиться в своих размышлениях, они всякий раз заканчивались одним и тем же. Рулад убьет Икария. Через сотню схваток, через тысячу – но рано или поздно на выжженном дотла континенте клубящийся хаос пробьет его насквозь, поразит гнев Икария в самое сердце. И Похититель Жизни падет.