Он так жаждал неминуемой битвы. Вопли, визг умирающих, ужас в глазах катящихся назад врагов, которых они раз за разом отбрасывают. Морпехи этого заслужили, о да. Битвы, которой они все так ждут, у самых стен Летераса – усеянных горожанами, которые с удивлением, с изумлением, с благоговением взирают, как Корабб Бхилан Тэну’алас сражается с яростью, обжигающей душу каждого, кто это видит…
Сейчас она трусила вперед во главе своего ублюдочного взвода в неясном полусвете зари, а из обрывков разговоров, которым удавалось прорваться сквозь окутывающий ее туман, вроде как поняла, что эдур у них прямо на хвосте – как десять тысяч гигантских пауков, челюсти которых только и ждут, чтобы впиться в невинных чаек и перепуганных женщин. Хуже всего то, что треклятая колонна марширует прямиком в паучью сеть, расставленную, чтобы их опутать.
Тем временем еще и галлюцинации досаждают. Например, ее капрал опять раздвоился. Один здесь, другой там, говорят оба одновременно, но не одно и то же, да еще и голоса у них разные. А этот болван с коровьими глазами и дурацким именем, что постоянно ошивается где-то поблизости? Как его – Мордоворот? Болиголов? Неважно, она все равно его лет на десять старше, а то и больше, если судить по тому, какая у него гладкая кожа на лице – может, он Гладкоморд? – боги, как у четырнадцатилетнего! Взахлеб рассказывает какую-то дикую историю, дескать, он – принц, последний наследник трона, а сейчас собирает семена, чтобы высадить в самую лучшую почву, и чтоб никаких кактусов, а для этого ему нужно… что ж ему нужно-то? Она так толком и не поняла, только у нее в голове на этот счет стали возникать всякие неприличные мысли, и в первую очередь – всепоглощающее желание мальчонку растлить, да так, чтобы он никогда уже не оклемался, потому что пусть знает, она из тех, с кем лучше не связываться, а то сам потом не развяжешься. Так что в конечном итоге все, наверное, упирается в право. Право срывать цветы невинности, а на это способна даже испуганная женщина, так?
Проходим через очередную деревню, и, эй – это не предвещает ничего хорошего. Деревню методично сровняли с землей, на месте домов лишь кучи мусора. Армии так делают, чтобы лишить противника укрытия, чтобы не дать ему построить редуты и все такое. Деревьев за ней тоже нет, лишь ровные вспаханные поля, межевой кустарник вырублен под корень, злаки сожжены, только черные стебли торчат щетиной, а утреннее солнце уже целит своими убийственными стрелами прямо ей в голову, так что приходится сделать несколько глотков из быстро тающего запаса фаларийского рома с транспортов…
Хвала Худу, немного полегчало.
Капралы снова слились в одного – добрый знак, – он показывает вперед и что-то говорит…
– Что? Обожди, Дохлый Ножик, чего ты там сказал?
– На склоне напротив, сержант! Видите, нас там ожидает целая армия. Видите? Верхние боги, нам конец! Их тысячи! Нет, больше чем…
– Помолчи! Сама все прекрасно вижу…
– Но вы не туда смотрите!
– Неважно, капрал, куда я смотрю. Главное, что я их вижу, так? Теперь не толпись и найди Урба – его лучше не отпускать далеко, чтоб не убили, дурачок такой неловкий…
– Урб не подойдет, сержант.
– Это еще почему?
– Из-за Мертвоголова, понимаете? Он объявил, что его сердце принадлежит вам…
– Его что? Слушай, иди и объясни Травяной Голове, что голову он может забрать обратно, потому что она мне на хрен не нужна, а вот хрен его мне как раз пригодится, сразу же, как только мы поубиваем этих стервецов, а может, и раньше, если представится случай, а сейчас тащи сюда Урба – я за него отчаю… то есть отвечаю с тех пор, как позволила дурню выбить дверь в храме…
– Сержант, он не…
– Да что ж у тебя голос-то все время меняется?
– Итак, – объявил командующий летерийскими войсками, выстроившимися вдоль гребня, – вот и они. Что скажете, Сиррин Канар? Меньше тысячи? Мне тоже так кажется. И прошли досюда от самого побережья? Невероятно.
– Они протянули так далеко, – нахмурился Сиррин, – потому что не желали принимать бой.
– Чушь, – не согласился ветеран. – Они сражались ровно столько, сколько было нужно, и делали это превосходно, что могут подтвердить Ханради и его эдур. Странник, меньше тысячи! Чего бы я только ни добился, будь у меня десять тысяч таких бойцов, финадд. Пилотт, Коршенн, Загорье, Трюс, Перешеек – мы бы всех поставили под свою руку. Два года походов, не больше.
– Пусть так, – заметил Сиррин, – но этих мы намерены убить всех до единого.