Буря Жнеца. Том 2

Мерзкие пьянчужки, но в качестве свидетелей гибели этой отвратительной империи подходят как нельзя лучше. И умрут первыми. Что тоже вполне подходит.

Он уже собрался двинуться поближе, но огромная ладонь ухватила его за плащ, прямо под воротником – и вздернула в воздух.

Он зашипел, вызывая силу…

Ханнана Мосага медленно развернуло, и он обнаружил перед собой нечеловеческое лицо. Зеленовато-серая, словно дубленая, кожа. Из углов рта торчат полированные клыки. Вертикальные зрачки изучают его без всякого выражения.

Пьяницы за спиной расхохотались.

Колдун-король, болтающийся в воздухе перед огромной демоницей, зачерпнул силу Куральд Эмурланна, чтобы отправить ее в небытие. Почувствовал, как сила нарастает внутри…

Другой рукой демоница взяла его за горло.

И сжала.

Хрящи сплющились, словно яичная скорлупа. Позвонки затрещали, сдвинулись, начали ломаться. Вверх ударила боль, заполнив череп Ханнана Мосага белым пламенем.

На лицо вдруг упал яркий, непрощающий солнечный свет.

Сестра Рассвет… ты меня встречаешь…

Но он смотрел в глаза демоницы и по-прежнему ничего в них не видел. Глаза ящера, глаза змеи.

Неужели они мне так ничего и не скажут?

Пламя ринулось из черепа наружу через глазницы, ослепив его, потом, негромко взревев, снова сжалось и утихло, на его место хлынула тьма.

Ничего этого глаза Ханнана Мосага уже не видели.

Солнце светило ему в мертвое лицо, подчеркивая каждый искривленный мускул, каждый уродливый костный выступ, но невидящие глаза, смотрящие прямо на солнце, были пусты.

Как и глаза яггутки.

Урсто и Пиносель смотрели, как яггутка отшвыривает прочь жалкое тело калеки.

Потом она повернулась к ним:

– Мой ритуал разрушен.

Пиносель, рот у которой был полон, рассмеялась через нос и некоторое последующее время была занята устранением малоаппетитных последствий.

Урсто вознаградил ее осуждающим взглядом, потом повернулся к яггутской чародейке.

– Верно, их тут столько этим занималось. Мосаг, Менандор, Сукул Анхаду, то да се. – Он помахал рукой. – Только мы-то здесь, моя радость. И, так вышло, знаем его имя.

Яггутка склонила набок голову.

– В таком случае я не нужна.

– Это верно. Разве что ты не прочь выпить глоточек? – Он отобрал у Пиносель кувшин и поднял повыше.

Немного помедлив, яггутка кивнула.

– Благодарю, с удовольствием.

Хоть проклятое солнце уже и поднялось, по эту сторону городской стены все было в тени. За исключением, как понял сержант Бальзам, широко распахнутых ворот.

Масан Гилани перед ними в очередной раз совершила немыслимое – привстала в стременах и наклонилась к лошадиной шее, посылая коня в галоп.

Горлорез за спиной Бальзама застонал, словно придавленный кирпичом щенок. Сам Бальзам затряс головой. В которую заползла, словно раздавленный клещ, очередная гадкая мыслишка. Откуда они только вообще берутся? А еще – почему ворота распахнуты? И зачем они несутся к ним вскачь?

А что это за воротами – трупы? Фигуры, перемещающиеся среди клубов дыма? Оружие?

Что за звуки доносятся?

– «Шрапнель»! – воскликнул Горлорез позади. – Кенеб в городе! Они захватили ворота!

Кенеб? Во имя Худа, это еще кто такой?

– Вперед! – заорал Бальзам. – За нами гонятся! На Арен!

Подпрыгивающая в седле задница Масан Гилани скрылась в тени надвратной башни.

Горлорез взвыл, и звук был тот, что надо – когда кошка прыгает под колесо телеги и все вокруг в кишках, а он-то тут при чем, подумаешь, пнул чуть-чуть?

– Мамочка, она сама туда прыгнула! Мне не нравится в городе! Поедем лучше домой… Вперед! В эту дыру! Как она там называется? Вот в эту, огромную, с аркой и контрфорсом!

Конь нырнул в полумрак, копыта неожиданно заскользили, животное под ним кувыркнулось. Удар. В бедро и задницу. Бальзама швырнуло вперед, он полетел, растопырив руки, ухватился за мягкую податливую плоть – которая что-то заорала, а он полетел дальше, ухитрившись выбить из седла и Масан Гилани.

Бальзам врезался головой в брусчатку – шлем погнулся и отлетел в сторону – сверху его на один-единственный сладкий момент приплюснуло очаровательное тело и сразу же откатилось в сторону.

Рядом пытались подняться на ноги лошади, били копытами совсем рядом с ними. Подбежавшие солдаты оттащили их в сторону.

Бальзам уставился в знакомое страшноватое лицо:

– Том Тисси, ты что, живой?

Лицо расплылось в жабьей улыбке – если жабу прибить булыжником, она еще и не так улыбается, да, – потом его хлопнула по плечу мозолистая рука.

– Ты тоже тут, Бальзам? Это хорошо, а то нам нелегко приходится – можно подумать, тут весь треклятый гарнизон собрался, ворота у нас отбивать.

– Гарнизон? Блистиг что, рехнулся? Мы же свои! Ты бы мне, Тисси, лучше показал знаменитых аренских танцовщиц – я ведь здесь ровно затем, чтобы на них глянуть, ну или не только глянуть, если повезет. А?

Том Тисси рывком поднял Бальзама на ноги, нахлобучил ему на голову помятый шлем, потом взял за плечи и развернул.