Бурный XVI век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи

31 декабря 1564 года, при леденящем холоде, маски слетели окончательно. Во время заседания Государственного совета Оранский ясно дал понять свою позицию: он хотел добиться, чтобы в Государственном совете было больше представителей дворянства, а также чтобы законы против ереси смягчили или отменили, чтобы в Нидерландах была введена полная свобода мысли. Его речь произвела эффект разорвавшейся бомбы. Виглиус, председатель Государственного совета, был настолько потрясен, что почти не мог спать, а утром его сразил инсульт.

Когда стало ясно, что испанский король не приедет в Брюссель, Эгмонт отправился в Мадрид, чтобы уговорить короля удовлетворить требования знати. Но у Филиппа не было ни малейшего желания разговаривать с Эгмонтом. Глубоко религиозный король вообще не хотел отменять постановления против еретиков. Он опасался, что эта уступка запустит эффект домино, который нарушит религиозное, а следовательно, и политическое единство на его территориях.

Однако Эгмонта приняли с большими почестями, за этим стремительно последовали банкеты, бои быков и турниры. Помимо этого, Филипп принял графа на частной аудиенции, где Эгмонту позволили изложить цель своей поездки. Король с легкостью выслушал выдвинутые Эгмонтом требования, граф был уверен, что выбрал удачный момент.

По возвращении в Нидерланды Эгмонта чествовали как победителя, дворянство воодушевилось: «Господин Эгмонт прибыл с благими вестями, столь необходимыми для службы Его Величества и благополучия этих земель, заслуженными трудами его доброго путешествия, а также с любовью и решимостью, которые сопровождали его в пути».

Но Филипп водил графа за нос. Новые королевские письма обрушились на Маргариту 10 июня 1566 года, как холодный душ. Король нигде не упомянул о том, что обсуждал с Эгмонтом. Знать отреагировала сдержанно. Возможно, Эгмонт неправильно понял короля? Как получилось, что король не подтвердил письменно то, что ранее устно пообещал Эгмонту?

Пока Эгмонт спускался со своего пьедестала, а знать не скрывала недоверия к нему, прибыла новая пачка писем, отправленных королем из своей загородной резиденции Эль-Васейн. Они вошли в историю как «письма из леса Сеговии». Несмотря на то что письма прибыли в Нидерланды еще в конце октября, Маргарите пришлось подождать еще несколько дней, прежде чем их опубликовать. Она не хотела срывать свадьбу и предсвадебные торжества ее сына Алессандро Фарнезе и Марии Португальской. Когда она огласила содержание писем, дворянство было совершенно сбито с толку. Филипп отказался смягчать требования законов о еретиках и решительно отверг реформу Государственного совета. Любой, кто отказывался выполнять его приказы, обвинялся в оскорблении Его Величества. За 1565 год состоялось уже несколько тайных собраний высшей знати. Теперь большая часть низшего дворянства и высшей буржуазии присоединилась к сопротивлению высшего дворянства. Отныне сопротивление называлось «Компромиссом дворян».

«Да здравствует гёз!»

Члены союза по просьбе Вильгельма составили петицию, которая получила название «Компромисс дворян». Они вновь потребовали отмены имперской инквизиции и смягчения наказаний. Документ подписали 400 представителей высшего и низшего дворянства, тем самым подтвердив, что настроены серьезно. Политическое противостояние обострилось 5 апреля 1566 года. Длинная вереница из двухсот дворян во главе с Хендриком ван Бредероде с большой помпой прошла от дворца графа Кулемборга в Брюсселе до дворца Куденберг, чтобы передать петицию наместникам. Многотысячная толпа восторженно приветствовала шествие на площади перед королевским дворцом.

Среди дворян, присоединившихся к процессии, был Понтус Пайен, юрист из Атрехта [169]. Его рассказ следует воспринимать с большой долей сомнения, поскольку впоследствии он выступил против «Компромисса дворян», однако он тем не менее остается свидетелем встречи недовольных с Маргаритой Пармской. По словам Пайена, Маргарита приняла уговоры с неохотой, после чего Бредероде еще раз потребовал от нее прекратить преследование еретиков. Наместница, по словам Пайена, смутилась, когда Бредероде позволил себе несколько «пикантных и озорных высказываний», и вскоре «госпожа… не могла сдержать слез, которые, как видно, текли по ее лицу». Когда Маргарита спросила мнение некоторых членов Государственного совета, включая Оранского и Эгмонта, они холодно отвечали, что «давно предвидели эти волнения».