Бурый не умеет жить

Выбивает прохладными кончиками: «обязательно найди себя девушку, с которой будешь счастлив». Он не пишет, что, скорей всего, девка воспользуется его статусом хорошего крутого парня, бросит его на выпускном вечере, останется в памяти как зудящая язва, которая, если подумать, и не нужна была.

Что Бурый будет всегда неподалеку биться об осколки бессилия и бутылок.

«Определись в жизни». Да, обязательно, найди что-то наименее для тебя сносное, от чего не будет трещать по вечерам голова и не прорастет ненависть к понедельникам в семь утра. Непременно.

Бурый смеется в запястья, понимая, как у него запущены представления о будущем, как он ничтожен – а Черный же (он чуть не забыл) другой.

Конечно, у него всё будет хорошо, как и в прошедшие годы, он научится любить – без него – он всё будет так же смеяться. Это Бурый протрет в пыль всё имевшееся у него ничего: прокурит окончательно мебель, испортит до крайности волосы, перестанет платить за ТВ ; тупик. У него под окнами будут разбиваться частички испорченного человека и выть бездомные псы. В его эмоциональной шкале выстроится прямая линия, его глаза потеряют цвет; Черный будет совсем другим.

Черный же маленькая ракета на старте перед всеми орбитами, он же ждущий пушечного выстрела гонец перед черно-белой дорожкой, разрывающая кокон бабочка, вот-вот взлетит.

Бурый уже рыдает в запястья.

Он смотрит на плывущие предложения, пытается проверить на ошибки и думает: поймет. В ночи люди все одинаковые, небрежные, реагируют мутно и забывают быстро – его поздравление улетит в пустоту и воспримется сном.

Влюбленный мальчик смотрит вниз с этажа, на промокший асфальт и им дышат ветра в маленьком тельце. На улице определенно холодно, но Бурый не чувствует; ему кажется только, что пахнет машинным маслом и дымом. На полу комнаты растекается темное пятно, его источник спрятан в темноте – Бурый решил, что сегодня больше ни глотка.

Он и так уже достаточно пьян.

Он печатает «в общем, с Днем Рожденья, Черный» и ждет минуту, бьющую в грудь динамитами прежде чем дописать «Я же, блядь, так тебя люблю» и зажимает палец на кнопке «отправить» как ножницы на проводе бомбы.

Экран весь в прозрачных разводах, подсвечивает белым квадратом измученное лицо с запекшейся грустью, въевшейся в черты болью, бледной усталостью. Где-то сзади на диване валяется куртка Серого, которую тот одолжил сегодняшним днём; Бурый тогда, глотнув воздуха, скатился по бетонной стене к ступеням, зажимая ладонями лицо. Серый присел рядом с ним на корточки со своей «всегда под рукой» понятливостью и накинул на дрожащие плечи кожанку. Холодно, сказал он. Можешь не возвращать, сказал он. Запах Черного это горький клубничный чай и шоколадные конфеты из коридорного автомата – Бурый без понятия, откуда знает его и так четко . Куртка не пахла ничем. Совершенно. От озноба не избавила, но слезы впитала, спасибо.

Бурый отпускает палец.

Ему почти что легко, ведь у Черного нет его телефона, номер останется неопределен. Мало ли, кто там в него «так, блядь, влюблен».

Он вспоминает, как когда-то давным-давно, из раздела: «а может, и не было вовсе» на улице перед школой Черный ему помог, обратил внимания. Тот год был зимой щедр на снег, а у мальчиков неоспоримая традиция: после уроков – снежки. Бурый это ненавидел, и снежки, и мальчишек, но его в один день подвергли расстрелу, щедро, сильно, почти издевательски. Под массовый смех он свалился в сугроб, совсем мокрый и обессиленный, продрогший и решил так себя и похоронить. Послышалось короткое «хватит» басисто и серьезно, а владелец голоса подошел к Бурому, протянул руку и сказал: «Извини. Мы больше не будем»; Чанелиным ресницам так классно идут снежинки.

В морозилке кончаются кусочки льда, одни таят на дне треснувшего бокала, другие замерзают внутри, что не растопит ни одна Герда, ха-ха. Снега не было ровно уже ровно пять лет, как и той близости большеглазого лица, как и сцепленных рук – маленьких красных и больших в голубых перчатках (Бурый всё помнит, ну почему).

Черный проведет свой январь на крытом катке с друзьями, редких замерзших лужах и в жарких кафе с вкусным мясом; Бурый встречает зиму на окне в тунике и пьяным.

Немножко.

Сейчас-сейчас, он только дождется рассвета и обязательно уснет.

Сейчас, он только разотрет по лицу слезы грязными разводами, продавит локтями ребра и перестанет так часто дышать (холодно), ему только выбросить из мыслей радостное лицо в кружащем над головой конфетти, искреннюю улыбку и смущенное «спасибо» всем тем, кто не побоится высказать добрые слова в глаза. Только смирится с тем, что Черный (Черный…Черный…) никогда больше не переступит его порог. А ведь его миниатюра так забавно смотрится в дверной глазок.

Бурый немножко пьян.

И чуть-чуть убит.

Он не выдерживает и съезжает щекой на своем плече, растягивается на подоконнике, не чувствует как выпадает телефон с всплывшей смс-кой с коротким «Спасибо, Бурый.»

Солнце встает без него.