Буржуйка

— Всем лечь, работает Чёрная сотня! — успел, вбегая, рявкнуть штабс-капитан опричного спецназа, перед тем, как пущенный Агнессой стилет влетел ему точно в правую глазницу. Потом лаборатория наполнилась грохотом «калашей» и хлопками взрывающихся мониторов. Когда вентиляция вытянула пороховой дым, живых среди груды тел, громоздящихся на кафельном полу, не было и быть не могло.

Когда Светлейшему графу Григорию доложили о бойне в секретной лаборатории Кремля, он размашисто перекрестился на портрет государыни и, нацедив себе стакан ледяной водки, с наслаждением осушил его в три глотка. Потом обвалял ломтик лимона в сахарной пудре и, кривясь, разжевал. Всё складывалось как нельзя лучше, даже рук марать об Изю не пришлось — сам скапутился. Ну, положим, почти сам. Взрыв бытового газа, так напишут информагентства.

— К завтрашней коронации всё готово? — строго спросил он референта.

— Пёдор куда-то подевался, с утра не можем связаться.

— Наверняка в посольстве Ватикана лебезит, тварь. Поезжайте туда, да втолкуйте этому педериарху, что в связи с трагической кончиной мадам кардинальши он с этого дня переходит в моё полное распоряжение.

Через час обгаженный и испуганный Пёдор был найден, отмыт и водружён опричной стражей в приготовленные для него загодя Патриаршие апартаменты.

Венчание на царство Великой государыни Московской решили забабахать в лучших традициях монархического пиара — в Успенском соборе Кремля, с выходом на Золотое крыльцо Грановитой палаты. Для раздачи подарков народу торговыми сетями столицы было добровольно-принудительно выделено сто тысяч единиц бытовой и оргтехники. Пиво и водка, разумеется, бесплатно. Москва была густо увешана хоругвями и транспарантами, а опричники и мотострельцы приведены в полную боевую готовность. Центр мегаполиса был ещё накануне прочёсан и оцеплен, «народные массы» для участия в церемонии тщательно отфильтрованы и снабжены пропусками с электронными чипами. В основном — чиновники, менеджеры банков и международных корпораций. Вечером — концерт звёзд эстрады, бал-маскарад, салюты и фейерверки. Сигналом к началу торжества должен прозвучать транслируемый всеми телеканалами холостой выстрел из Царь-пушки — первый в мировой истории. Короче, за эти дни Светлейший, назначенный министром двора, изрядно подрастряс государынину казну. Впрочем, Лариска, добрая душа, по этому поводу не сильно парилась. Как пришло, так ушло, живём однова! «Гуляй, Москва! Разговаривай, Россия!» — цыганский слоган стал национальным приоритетом. Воруете? Да разворуйте вы уже это всё, жидам меньше достанется!

Между двумя и тремя ночи она трезвела, откатывалась от храпящего графа в угол, комкала липкими пальчиками пуховики и выла в подушку… Каждое утро снился этот ворюга, гад черножопый!

Гоча, оставленный Агнессой для подстраховки в приёмной кабинета Сыркова, слышал в наушниках, замаскированных под плеер, всю их ругань, злился и ничего не понимал. «Кто там у них, в натуре, кого разводит?» Внезапно диалог на повышенных тонах оборвался и загремели выстрелы, взрывы… Внутренний голос подсказал ему, что пора, однако, сваливать.

— Э, слушай! Где тут у вас туалет? — обратился он как нельзя деликатнее к опричному стражу, скучавшему за конторкой. Тот дал ему отмашку по коридору направо, и Махач, запершись в кабинке, живо влез на бачок и, подтянувшись, умостился на широченном шестнадцатого века подоконнике. Решётки, на счастье, не было — и, отковырнув присохший шпингалет, он змеёй проскользнул в узкое окошко и приземлился на четыре кости в пушистый сугроб. Тут двор огласила тревожная сирена, мимо него, протопав по брусчатке, вбежал в здание взвод охраны, и на кремлёвских стенах разом вспыхнули и зашарили по двору прожектора. Какая-то чугунная громада всего в нескольких шагах от него зияла чёрным проломом. Махач на интуиции зайцем метнулся в дыру — и, скорчившись, замер, надёжно скрытый от глаз и инфракрасных лучей под тёмным куполом Царь-колокола.

Прошло какое-то время. Немного успокоившись, он принялся ощупывать жизненное пространство. Ведя осторожно кончиками пальцев по гладкой внутренней поверхности колокола, Гоча отдёрнул руку — пальцы наткнулись на что-то невесомо-пушистое. Снова протянул руку — ничего. Осмелев, достал мобильный и нащупал на нём кнопку фонарика. Луч светодиода выхватил из темноты жалкое, перекошенное от страха личико великой княжны Ларисы Ярославовны Романовской в обрамлении царских соболей. Поняв, что обнаружена, княжна всхлипнула по-собачьи.

— Ларисо?! — голос уркагана мигом обрёл привычно строгую интонацию. — Ты что это тут, от меня тихаришься?

— Гоченька, прости меня, дуру грешную! Я как тебя в приёмной увидала… Мне так стыдно стало — не знала прямо, куда бежать! — упав ему на грудь, Лариска принялась, рыдая, покрывать поцелуями колючие глаза и щёки возлюбленного, суженого-ряженого, единственного и неповторимого — мужчины своей судьбы…

— Убежишь от тебя, как же!

Царь-колокол вошёл в резонанс с ритмичным ёрзаньем двух сплетённых на царской шубе тел - и его низкий вздох разнёсся над притихшим Кремлём.