Бусидо. Кодекс чести самурая

Скорбь, охватившая Антония и Октавиана при известии о смерти Брута, – переживание, свойственное всем отважным людей. Кэнсин[54], услышав о смерти Такэды Сингэна, громко зарыдал, оплакивая потерю «лучшего из врагов». Речь идет о том самом Кэнсине, который на все времена послужит примером благородства в отношении Сингэна, чьи владения лежали в горной местности на большом расстоянии от моря и который полностью зависел от провинций Токайдо, принадлежавших роду Ходзе, по части поставок соли. Желая ослабить его, хотя и не будучи с ним в состоянии открытой войны, князь рода Ходзе отрезал Сингэна от всей торговли этим важным товаром. Услышав о затруднениях своего врага и имея возможность получить соль из собственных владений, Кэнсин написал Сингэну, что, на его взгляд, Ходзе совершил весьма подлый поступок, и что хотя он (Кэнсин) в состоянии войны с ним (Сингэном), он приказал своим поданным доставить ему груз соли, добавив: «Я воюю не солью, а мечом», – что позволяет провести параллель со словами Камилла: «Мы, римляне, сражаемся не золотом, а железом».

Ницше воистину верно сказал о сердце самурая, когда написал: «Ты должен гордиться своим врагом, а потому успех твоего врага – твой успех»[55]. И действительно доблесть и честь в равной мере требовали, чтобы в войне врагами нашими были лишь те, кто достойны быть друзьями во времена мира. Когда доблесть достигает своего апогея, она становится состраданием.

V

Благожелательность и сострадание

Любовь, великодушие, расположение к людям, сочувствие и жалость всегда почитались величайшими добродетелями, наивысшими свойствами человеческой души. Милосердие считалось царским достоинством в двух смыслах: во-первых, оно возвышалось над прочими качествами благородной души, и, во-вторых, оно особо присуще царственным особам. Не нужен Шекспир, чтобы почувствовать (хотя, возможно, как и всему остальному миру, он нужен нам, чтобы выразить эти чувства), что милосердие более к лицу монарху нежели сама корона, и что оно стоит превыше его власти. Конфуций и Мэн-цзы часто повторяют, что величайшее требование к правителю – милосердие. Конфуций говорит: «Пусть властитель совершенствуется в добродетели, и люди стекутся к нему, с народами придут к нему земли, а земли принесут ему богатство, богатство даст ему благо использования на правое дело. Добродетель – корень, а богатство – плод». И далее: «Никогда не случалось такого, чтобы властитель любил милосердие, а его народ не любил праведности». И Мэн-цзы вторит ему: «В анналах сохранились примеры того, как отдельные люди, лишенные милосердия, достигали верховной власти в одной провинции, но никогда я не слышал, чтобы целая империя попала в руки того, кто не наделен этой добродетелью». И далее: «Невозможно, чтобы кто-то стал правителем народа, если народ не повиновался бы ему по зову сердца». Оба мудреца определяли это обязательное требование к правителю, говоря так: «Милосердие есть человек». В эпоху феодализма, который деградировал в милитаризм, именно милосердию мы обязаны избавлением от наихудших проявлений деспотизма. Когда подданные всецело вверяют себя в руки власти, они готовы мириться с любым своеволием правителя, и это, естественным образом приводит к абсолютизму, часто называемому «восточной деспотией», как будто история Запада не знала тиранов!

Я далек от оправдания деспотизма любого рода, но было бы ошибочно отождествлять его с феодализмом. Когда прусский король Фридрих Великий изрек: «Монарх есть первый слуга государства»[56]

, юристы справедливо сочли, что началась новая эра в становлении свободы. По удивительному совпадению в это же самое время в глуши северо-западной Японии с таким же заявлением выступил Едзан из княжества Енэдзава[57], доказывая, что феодализм не сводится к тирании и угнетению. Феодальный правитель, пусть даже пренебрегавший ответными обязательствами по отношению к своим вассалам, ощущал ответственность высшего порядка – перед предками и небом. Он был отцом своим подданным, которых небо вручило его попечению. Бусидо поддерживало и развивало патерналистский тип власти, еще его можно назвать отеческим, в отличии от менее заинтересованной в благополучии подданных дядюшкиной власти (дяди Сэма, например). Различие между деспотическим и отеческим правлением заключается в том, что в первом случае народ повинуется неохотно, а во втором делает это с «той гордой покорностью, тем исполненным достоинства повиновением, тем подчинением сердец, которые поддерживали пламя, пусть даже в закрепощении, духа возвышенной свободы»[58]. Не далек от истины тот, кто назвал короля Англии «королем чертей, поскольку его подданные часто бунтуют и желают его свергнуть», французского монарха – «королем ослов, поскольку его подданные тащат на себе бремя налогами и податей», а королю Испании даровал титул «короля людей», потому что «народ подчиняется ему с охотой». Но довольно об этом!