Бустан (Плодовый сад)

И были ногти у нее от хны,

Как кровью обагренные, красны.

На белоснежном лбу, сурьмой блистая,

Чернели брови, сердце похищая.

Вот ночь настала звездами горя...

Но гурия отвергла страсть царя.

И в гневе он хотел мечом возмездья

Рассечь ее, как Близнецов созвездье.

Воскликнула она: «Руби скорей,

Но близко подходить ко мне не смей!»

«Скажи на милость, — ал Мамун смягчился, —

Чем я перед тобою провинился?»

«Да лучше смерть! — рабыня говорит, —

Так мне зловонье уст твоих мерзит!

Мгновенно насмерть меч разящий рубит,

А уст зловонье ежечасно губит».

Разгневан страшно и обижен был

Халиф, владыка необъятных сил.

Всю ночь продумав, вежды не смыкал он,

Врачей ученых поутру собрал он.

Чтоб мудрецы, что знают суть всего,

От бедствия избавили его.

И вот его дыханье чистым стало,

Нет, больше — розой заблагоухало.

И сделал эту пери царь-царей,

Ближайшею подругою своей.

Ведь молвил мудрый, разумом высокий:

«Тот — друг, кто мне открыл мои пороки!»

Благожелатель, искренне любя,

Не скроет горькой правды от тебя.

«Идете правильно!» — тем, кто блуждает,

Сказавший грех великий совершает.

Когда порок твой скроют лесть и ложь

Ты сам порок свой доблестью сочтешь.

«Мне нужен мед!» — не говори упрямо;

Нет! Горечь — свойство чистого бальзама!

Присловье вспомни мудрых лекарей:

«Ты исцелиться хочешь? Горечь пей!»

О друг, чтобы избегнуть заблуждений,

Пей в этих бейтах горечь наставлений.

Сквозь сито притчей процедил я их,

И сдобрил медом шуток золотых.

РАССКАЗ

Разгневался какой-то царь надменный

На то, что молвил муж благословенный.

Был мудрый муж дервиш правдоречив,

А падишах заносчив и гневлив.

И мудреца в темницу заточили, —

Творить насилье любо злобной силе.

Друг, к заточенному придя, сказал:

«Ты прав, отец... Но лучше б ты молчал...»

А тот: «Всегда кричать я правду буду!

Что мне тюрьма? Я здесь лишь час пробуду!»

И вот, подслушан кем-то, в тот же миг

Их разговор ушей царя достиг.

Царь засмеялся: «Час лишь проведет он

В моей тюрьме? Глупец! В тюрьме умрет он!»

Весть эту мудрецу слуга принес,

Ответил тот: «Иди, презренный пес!

Скажи тирану: «Не в твоей я воле! —

Весь этот мир нам дан на час — не боле.

Освободишь — не буду ликовать,

Казнить велишь — не буду горевать.

Сейчас ты властвуешь, твой трон — высоко,

А нищий — в бедствии, в нужде жестокой.

Но скоро — там, за аркой смертных врат,

Тебя от нищего не отличат.

Не лги себе, что жить ты будешь вечно,

Живых людей не угнетай беспечно!

Немало было до тебя царей,

Сильней тебя, богаче и славней.

Где все они?.. Как дым, как сон пропали...

Ты так живи, чтоб люди не сказали:

— Вот изверг был! Да будет проклят он,

Что беззаконие возвел в закон!

Какой бы славы не достиг властитель,

Возьмет его могильная обитель!»

Низкосердечный царь рассвирепел,

И вырвать мудрецу язык велел.

И молвил осененный божьей славой:

«Я не боюсь тебя, тиран кровавый!

Пусть безъязыким буду! И без слов

Читает помыслы творец миров!

Страшись! Труба суда для грешных грянет,

А правый перед господом предстанет!»

О мудрый! Праздником и смерть почти,

Коль не свернул ты с правого пути!

РАССКАЗ

Жил некогда один боец кулачный,

Он угнетаем был судьбиной мрачной.

Устал он кулаками добывать

Свой хлеб. И начал глину он таскать.

Изнемогал он. Тело изнывало.

На пропитанье денег не хватало.

Трудом измучен, полон горьких дум,

Он стал лицом печален и угрюм.

Смотря, как сладко жизнь других слагалась,

Гортань бедняги желчью наполнялась.

Он втихомолку плакал: «Бедный я!..

Чья жизнь на свете горше, чем моя?

Одним — барашек, сласти, дичь степная,

А мне — лепешка черствая, сухая.

И кошка носит шубку в холода...

Я — гол. Зима настанет — мне беда.

О смилостивься, боже, надо мною,

Пошли мне клад, когда я глину рою!

Я смыл бы с тела эту пыль и грязь

И зажил бы, в блаженство погрузясь!»

Вот так, ропща, трудом томил он тело

И вырыл древний череп почернелый.

Как перлы ожерелья, ряд зубов

Рассыпался давно — во мгле веков.

Но речью череп тот гласил немою:

«О друг, поладь покамест с нищетою!

Мой рот забит землей... И кто поймет,

Что пил, что ел я — слезы или мед?

Не огорчайся же из-за мгновенья

Своих скорбей в превратном мире тленья!»

Борец немому гласу тайны внял,

Он бремя горя с плеч широких снял.

И вольно к небу голову подъял он.

«О плоть безумная! — себе сказал он. —

Хоть будь ты раб с согбенною спиной,

Хоть будь ты самовластный царь земной,

Но ведь исчезнет в некое мгновенье

Все — и величие и униженье.

Растает радость; скорбь — как не была...

Останутся лишь добрые дела!»

Все тленно. Все — могил поглотят недра,

Богат ты, счастлив? — Раздавай же щедро.

Не верь величью блеска своего, —

Все будет вновь, как было до него.

Богатства, блага мира, — все минует,

Лишь правда чистая восторжествует.

Ты хочешь царство укрепить? Трудись.

В благодеяньях сердцем не скупись.

Благотвори, яви свои щедроты,

Отринь о бренном мелкие заботы!

Нет золота, мой друг, у Саади,

Тебе он перлы высыпал — гляди!

РАССКАЗ

Читал я: где-то жил султан один,

Страны, забытой богом, властелин.

Был людям каждый шаг его — невзгода,

Дни превратил он в ночи для народа.

Ночами в горе бедный люд не спал,

Проклятия он шаху посылал.

Не зная, как им дальше жить на свете,

Столпились горожане у мечети.