Бусы из плодов шиповника

И надо сказать, что месяц этот был совсем не простым для всех нас из-за этих двух маленьких непосед, которым все время хотелось праздника, игр, веселья! И у нас порою просто не хватало уже сил снова куда-то идти. Или бегать по просторной поляне на нашем участке перед домом, например, играя со старшим внуком в догонялки. Или снова почти каждый вечер разводить костер. Печь в золе картошку и варить в закопченном многими кострами котелке, еще моего отца, крепкий таежный чай со смородиновым листом. Или выдумывать какие-нибудь интересные истории, например, про путешествия и необитаемые острова, на одном из которых мы все вдруг оказывались…

Одним словом, случалось и внутреннее раздражение. Давала себя знать и элементарная усталость. И даже возникали, правда, нечасто, такие мысли, что вот, когда все уедут, моя дачная жизнь снова войдет в свое привычное, размеренное русло и станет действительно дачной. По утрам, вместо того чтобы таскать на загривке Сашуню или Костю, чтобы дать родителям без проблем хотя бы позавтракать, потому что ребятишкам в это время (их то уже покормили приготовленной для них кашей) хочется гулять, я буду, как и прежде, работать. То есть что-то писать до обеда. А после обеда снова, как обычно, буду что-то делать по хозяйству, поскольку ходить с весьма нелегкими внуками на плечах по нашим горным тропам уже не так легко в моем почтенном возрасте. То есть я верну собственное время, принадлежащее не кому-то, а мне самому.

Однако, проводив в один из дней моих гостей до парома, где Костик вдруг расплакался, уговаривая меня поехать в город вместе с ними, и вернувшись домой, я ощутил вначале после постоянного гомона, царившего в нем весь этот месяц, какую-то особую тишину. Не тишину даже, а будто бы некое напряжение туго натянутой струны, которая может в любой момент лопнуть. И еще я всем существом своим почувствовал безмерное одиночество. Словно остался на этой прекрасной планете совсем один. А мои внуки и сын с женой отбыли куда-то на другую, более счастливую, чем эта, планету. И в глазах моих все стоял, будто застыл там, все расширяющийся с каждой минутой – между причалом и паромом – глубокий ров темной, ледяной, неприветливой воды. Хотя все еще, было, казалось, доступно. И четко видно было, как с палубы парома своей маленькой рукой машет мне Костик, наверное, уже начинающий понимать в эти минуты, что такое разлука. Какая эта боль…

Как точно об этом сказано у одной средневековой корейской поэтессы:

Два Будды каменных стоятДруг против друга, у большой дороги.Снег падает на них порой ненастной,И хлещет дождь по их нагим ступням.

Но нашей человеческой разлуки —Они не знают. Позавидуй им.

А еще я ощутил полнейшую пустоту вокруг себя. Будто с моего немалого участка выкачали вдруг весь воздух – всему дающий жизнь. И в душе тоже было пусто и гулко, как бывает в заброшенном храме или доме, где все еще по его стенам в рамах висят фотографии некогда обитавших в нем людей, но смотреть на них уже некому.

А все это вместе взятое пронзило меня такой тоской, что я едва не застонал, как от реальной нестерпимой боли…

И, словно утешая себя, я подумал о том, что всем здесь у меня на даче было хорошо и очень понравилось. Значит, на следующий год они, возможно, все снова приедут сюда. И мы снова будем счастливы. Потому что будем вместе. Надо только постараться обязательно дожить до следующего лета…

Ребятишки снова будут бегать босиком по скошенной упругой траве, купаться в Байкале, ходить по горячему песку, шалить, плескаться в ванной с дождевой водой у бани и пускать там кораблики из щепок…

А вечерами мы, как и прежде, будем сидеть у костра. Очарованно глядеть на огонь и на высокий черный огромный купол неба, усеянный чистыми, будто только что промытыми, большими голубыми звездами. И всем нам будет тепло и хорошо, главным образом, оттого, что мы вместе и любим друг друга.

А потом при свете настольной лампы на нашей просторной веранде, как это бывало нынешним летом, Дмитрий будет читать ребятне (в основном, конечно, Костику, поскольку Сашуня мало еще что понимает из книг) «Маленького принца» Экзюпери или «Говорящего грача» Пришвина…

Поднявшись на небольшое крыльцо открытой веранды перед домом, я увидел на продольной доске в виде длинной полки под почерневшим от солнца бревном, тянущейся по высокому фундаменту вдоль южной стороны дома, остроносую щепку с весьма причудливым наростом коры на ней.

Эту щепку оставил здесь Костик.

И я подумал, что только безмерная фантазия ребенка могла разглядеть в этой неказистой щепке большой белоснежный круизный лайнер со множеством палуб, который почти целый месяц бороздил «просторы Мирового океана», запускаемый моим внуком в бочке с дождевой водой у крыльца.

Перед отъездом, кивнув на щепку, Костик попросил меня сохранить его корабль, сказав: