Бусы из плодов шиповника

И я знаю, что я тебе нравлюсь,Как когда-то мне нравился ты…Отчего же тоска меня гложет?Отчего мне так грустно с тобой?Разве в августе сбыться не может,Что сбывается ранней весной?..Что сбывается ранней весной.

Музыка так же внезапно исчезла, как и возникла.

Василий достал из пачки «Беломора», лежащей на крыльце, папироску. Чиркнул спичкой. Закурил. Легкий синеватый дымок пригнулся невесомой струйкой к земле… «Не подстыть бы. Докурю и пойду в парную. Погреюсь еще малость». Новое летучее облачко дыма с каким-то даже сиреневым оттенком вновь устремилось к пожухшей уже траве…

Синь… Сень лесов… Осень…И дверь для нее – уже настежь!

«Я отомщу!»

Жизнь сложна и не выстраивается в сюжет…

Хотя исключения все же случаются…

Своим повествованием, которое собрано, как бы «сшито», из совершенно разнородных и никоим образом не связанных между собой «кусков», я попытаюсь продемонстрировать такое исключение. То есть попробую лишь подтвердить ту мысль, что Единый Замысел того, что мы называем: «Наша жизнь», пожалуй, все же существует. Но исходит он, увы, не от нас.

Честно говоря, меня и самого смущает такой вывод, поскольку никакими научными методами он подтвержден быть не может. Но ведь и задача литературы – не научная, иная. А именно: дать человеку такие знания, которые никакая наука ему обеспечить не может. Вот это-то я и попытаюсь сделать, покушаясь на Некую Тайну – словом. Хотя и точно знаю, что: «Мысль изреченная – есть ложь».

Однако тайна потому и тайна, что она влечет к себе без всяких объяснений.

Так же необъяснимо тянул к себе капитана Ахаву белый кит – Моби Дик…

Хотя и получилось в конце концов, что не Ахава, который искал встречи с ним, настиг его в неведомых морях, а Белый кит встретил капитана на своем пути.

И в данном случае мне, как и капитану Ахаве, никто помочь не может. Поскольку как человек, стремящийся к своей заветной цели, так и человек пишущий (я отнюдь не дерзаю примерить на себя высокое слово: «Писатель!») всегда одинок. Ведь он встраивает в жизнь некий свой замысел и опыт.

Итак, для начала, два никоим образом (ни во времени, ни в пространстве, ни сюжетно) не связанных между собой осколка жизни.

* * *

Август, 1990 г.

На веранде дома, обращенной к заливу, прекрасным августовским днем, когда в чуть-чуть прохладном, легком, еле ощутимом ветерке уже угадывается что-то осеннее, хотя послеобеденное щедрое солнце еще по-летнему настойчиво, я полулежал в кресле-качалке, читая своего любимого Гоголя: «…ибо для человека нет большей муки, как хотеть отомстить и не мочь отомстить».

– Папа! – вырвал меня из реальной нереальности «Страшной мести» счастливый, звонкий голос сынишки. – Я теперь могу числиться в рыбаках!

И он, на секунду разжав ладонь, показал мне блеснувшего чешуей, словно солнечный зайчик, небольшого ельчика, кончик хвоста и голова которого высовывались из его ладошки.

«Первая в его жизни рыба!.. Хотя Хемингуэй уже в пять лет ловил форелей, а Димке – восемь. Правда, и время теперь другое. Сейчас и ельчика-то выловить – целое событие».

– Папа, какое сегодня число? Я хочу запомнить.

– Сегодня..? Постой… Кажется… да, точно! Тринадцатое августа 1990 года. Залив «Большой Калей».

– Ура! – закричал он. – Радость так и распирала его. – Чертова дюжина, а я рыбку поймал. Счастливое число! Пойду бабе с мамой добычу покажу.

– Беги, беги, – ответил я, слегка подтолкнув его рукой под зад.

«Для тебя счастливое число, а для рыбки?» – подумал я, глядя во след убегающему в сторону причала Димке, на выгоревших от солнца досках которого моя жена и теща потрошили и чистили к обеду уже имеющуюся рыбу.

Он так и застолбился в моей памяти: в одних трусишках, то ли загорелый, то ли чумазый – не разберешь. С удочкой в левой руке и со своей добычей в правой, бегущий по ромашковой белой поляне в середине чудесного летнего дня, сверкая более светлыми, чем спина и ноги, ступнями.

* * *

Грустное лето 1989 г.

В темноте он подошел к стеллажу с книгами и медленно стал шарить лучом фонарика по полкам…

– Что ты там делаешь? – спросил я.

– Подумал, может почитать ей что-нибудь, – сказал Симор и снял с полки книгу.

– Слушай, балда, ей же всего десять месяцев! – сказал я.

– Знаю, – сказал Симор, – но уши-то у них есть.

Они все слышат.

В ту ночь при свете фонарика Симор прочел Франи свой любимый рассказ – то была даосская легенда. И до сих пор Франи клянется, будто помнит, как Симор ей читал:

«Князь Му, повелитель Цинь, сказал По Ло: «Ты обременен годами. Может ли кто-нибудь из твой семьи служить мне и выбирать лошадей вместо тебя?»…

Я всегда неизменно и настойчиво рекомендую родителям и старшим братьям десятимесячных младенцев чтение хорошей прозы как успокаивающее средство…»