Быстрее империй (СИ)

— Чтобы желать свободы надо как минимум знать о её существовании, — возразил я. — А когда ты света белого не видишь, мысли в голове особенно не застревают.

Мы испытали несколько видов черепицы и этот, представляющий собой половинку керамической водопроводной трубы, оказался наиболее технологичным. Его было проще формовать, обжигать и крепить к обрешетке. Более крупные элементы выделывались на болванке канализационной трубы и разрезались вдоль на три части. Они использовалась в качестве коньковой черепицы.

— Маленькая победоносная война могла бы решить проблему рабочей силы, — Тропинин потянулся, разминая мышцы. — Давай, нападём на колошей или на какое-нибудь другое племя.

— Индейцы и вовсе не мечтают пахать землю. А на фундаменте рабства ничего путного не возведёшь. Лучше уж наведаться в Китай. Вот где работники! Только перевозить уж больно далеко.

— Вот ещё! — возмутился Тропинин и вернулся к работе. — Перевозить, скажешь тоже! Да ты им только клич кинь, они сами на своих джонках припрутся. Больно их много, китайцев-то, как заселятся в свои чайна-тауны, так и станут наши колонии китайскими.

— А что, разве хоть один китайский квартал в наше время заявил о независимости и стал китайской колонией? — вновь возразил я. — Вы там, в Сибири малость ошалели от близости границы. Ну, так нас здесь океан разделяет целый. Пусть даже и появятся чайна-тауны. Это будет всего лишь печенье с предсказаниями, бумажные дракончики и китайская уличная еда. Вопрос для нас стоит так: будут ли обитатели районов говорить на английском или на русском?

— Они будут говорить на китайском! — возразил Тропинин. — Вот в чём штука! Они не склонны к ассимиляции.

— К ассимиляции не склонны те, на кого давят, а также те, кто прозябает в нищете. Именно это заставляет их сплачиваться на основе старых ценностей национальных или религиозных.

Я отмахнулся. Про китайцев я вспомнил просто, чтобы позлить Лёшку. Надо же было на ком-то сорвать злость. Миллионы крепостных ковыряли землю и не видели света белого, а я вынужден был терять время силы на поиски каждого мужика. Потому что экономика, способная хотя бы частично избавить меня от ежегодных перевозок продовольствия, требовала именно землепашца. Причём требовала в огромных количествах, ведь примитивное земледелие с трудом обеспечивало городское меньшинство кормом, а промышленность сырьём.

* * *

Охота за людьми вообще-то оказалась увлекательным делом. И весьма распространённым в империи. Не одна только Америка нуждалась в людях. Заводчики с азартом охотились за рабочей силой, правительство обустраивало тракты и заселяло пустынные земли, сгоняя туда народ. Армия требовала рекрутов, а староверы, стараясь «спасти» побольше народу, вербовали сторонников, где только могли.

Один из таких ловцов душ устроил под Москвой на Преображенской заставе целую вербовочную станцию. Когда люди в панике побежали из города от чумы, он с согласия властей вылавливал их и помещал в карантин, а в нагрузку к санитарному уходу показывал путь к спасению. Плохо соображающие от пережитого беженцы готовы были на всё. Принимали старый обряд, отписывали общине имущество, сами вербовали родственников и друзей.

— Вот как надо работать! — восхищённо воскликнул я.

Но это я скромничал. Среди моих замыслов числились не менее хитрые трюки.

Ещё во время бесполезного сидения на Кадьяке у меня родилась довольно изящная идея по решению крестьянского вопроса. Идея имела лишь один недостаток — на её реализацию требовалось много времени. Следовало загодя приложить усилия, чтобы через годы получить первые всходы. Кстати, всходы, не метафорические, а самые буквальные и легли в основу интриги.

Устройство хлебопашества на Камчатке, как и в прочих тихоокеанских владениях, испокон веков было идеей фикс сибирских и петербургских властей. Вероятно кто-то создал этот миф нарочно, или сильно приукрасил реальность, или когда-то давно, случайное стечение обстоятельств действительно позволило собрать на прогретых вулканами землях неплохой урожай. Подобные благоприятные условия выпадают редко и имеют локальный характер, но начальники уцепились за прецедент, уверовали в миф и загорелись желанием поднять дальневосточную целину. Их рвение понятно, ведь камчатские цены на хлеб в десятки раз превышали илимские или поволжские и без сомнения тормозили развитие всего региона.

С тех пор год из года, на протяжении веков власть упорно пыталась насадить на кромке империи земледелие. Неудачи списывались на что угодно: на лень мужика, на продажность чиновника, на козни аборигена. То, что хлеб на Камчатке родится только благодаря чуду, не приходило им в голову.

Зато это пришло в голову мне. По части чудес у меня имелся уже кое-какой опыт.

Чтобы самому не светиться в афере, я переговорил с Бичевиным, который тогда бедовал на Уналашке, а тот, выслушав замысел, одобрительно ухмыльнулся и посоветовал взять в сообщники одного из своих иркутских приятелей.