Быт и нравы царской России

Никоновская летопись красочно говорит по этому поводу: «О, горе и люто есть Московскому государству! Како не побояшеся, не помня своего крестного целования и не постыдясь ото всея селенныя сраму, не помроша за дом Божий, Пречистыя Богородицы, и за крестное целование государю своему, самохотением своим отдаша Московское государство в латыни и государя своего в плен! О горе нам! Како нам явитися на Праведном Суде избавителю своему Христу и како нам ответ дата за такие грехи, и како нам иным государством против такие укоризны ответ дата; не многие же враги на то думаша, да мы все душами погибохом»{178}.

Жолкевский вместе с трофеями представил Сигизмунду русского царя в богатых одеждах. Хотели, чтобы Василий поклонился королю, но Василий ответил, что царь московский не кланяется королям и что он как пленник взят не поляками, а выдан своими подданными-изменниками. В той же Никоновской летописи говорится: «Его твердость, величие, разум заслужили удивление ляхов, и Василий, лишенный венца, сделался честию России».

Прозрение

Судьба Лжедмитрия II решилась неожиданно. Хан Ураз-Магмет, который не пристал к Лжедмитрию во время его бегства из Тушина, явился к нему в Калугу, но ханский сын донес, что его отец замышляет предать его и уехать в Москву. Лжедмитрий без всякого следствия велел своим палачам убить Ураз-Магмета и бросить труп в Оку. Ногайский князь Петр Араслан Урусов, затаив ненависть к Лжедмитрию, во время охоты в глухом месте застрелил самозванца со словами: «я научу тебя топить ханов» и отрубил ему голову[179], а сам с ногайцами ушел в Тавриду. Узнав о гибели самозванца, Сигизмунд понял, что лишился предлога оставаться в России и тут же написал боярам, что Владислав скоро будет в Москве.

Но Россия уже не хотела Владислава. Дума благодарила Сигизмунда, но уже заявляла, что если Владислав не примет православия и если поляки не уйдут из России, то ему не быть русским царем. Патриотический дух уже вселялся в россиян, а после известия о смерти Лжедмитрия смело заговорили о необходимости спасении России и изгнания поляков из своей земли.

Поляки еще выполняли приказ гетмана Жолкевского, вести себя тихо в его отсутствие, и не посягали на собственность и честь московитян. Нарушителей наказывали. Один поляк выстрелил в икону Богоматери и за это был сожжен; другой обесчестил девицу, за что был высечен кнутом. Россияне еще могли пировать с поляками, пряча взаимное недоверие и неприязнь, но поляки не верили терпению россиян, а россияне — добрым намерениям поляков. Русские видели, что они чувствуют себя хозяевами в столице, и это вызывало раздражение. Но если Москва еще молчала под оружием поляков, то соседние города уже поднимались на борьбу. Появились грамоты с призывами против польского засилия. В одной из них жители Смоленска писали: «Обольщенные королем, мы ему не противились! Что же видим? Гибель душевную и телесную. Святые церкви разорены; ближние наши в могиле или в узах[180]. Хотите ли такой же доли? Вы ждете Владислава и служите ляхам, угождая извергам… Восстаньте, доколе вы еще вместе и не в узах; поднимите и другие области, да спасутся души и царство!..».

Русское ополчение собралось очень быстро. В январе 1611 г. Ляпунов разослал грамоты, а в марте уже со всех сторон к Москве народ шел выгонять поляков.

Дума потеряла свое влияние и теперь ее власти нигде, кроме Москвы, не подчинялись. Москвичи же, узнав о восстании городов, стали тоже оказывать сопротивление полякам. Они смеялись над ними, а купцы, продавая им товар, просили за него вдвое дороже. Начались ссоры и драки с поляками.

Города один за другим восставали против поляков. Жители Смоленской области истребляли поляков в их разъездах. Россияне, служившие раньше Сигизмунду, уходили от него, чтобы теперь служить Отечеству.

К Москве шло войско из дворян, стрельцов, граждан, крестьян, татар и казаков. Их встречали везде с хлебом и солью, иконами и крестами.

Но в рать Ляпунова вливались как люди военные и мирные граждане, так и бродяги, которые раньше шли к полякам, чтобы грабить вместе с ними, теперь они примыкали к Ляпунову, но больше мешали народному движению.

Резня в Москве