— Мама сказала, ты ешь слишком много сахара, и ты недавно ела сладкое печенье…
Я не вмешивался в воспитательный процесс, лишь подмигнул девочке и глазами показал на свою большую котлету и горку картофельного пюре. Василинка заулыбалась и тут же сунула свою ложку в мою тарелку. Кирюха ахнуть не успел, как рюшечки красивой футболочки оказались вымазаны в каше, а повеселевшая мордашка в картошке с подливом.
— Дядя Дима… — возмущенно начал друг.
Но я его перебил, меняя свое второе блюдо на Василинкину кашу:
— Не надо требовать от ребенка невозможного! Ты сначала сам попробуй доесть эту кашу! — перебил я и, лишая горе-папаню возможности вернуть тарелки их владельцам, быстро съел суховатую, хоть и хорошо распаренную пшенку. Кир только покачал головой и подошел к дочери разломать котлету на мелкие кусочки. — Спасибо Нине и тебе, брат, но мне надо бежать, — я поднялся из-за стола.
— Машина у подъезда, сядь и расслабься. Поговорить надо… — Он вышел в коридор, а когда вернулся, положил на стол ключи от моего «Лексуса».
— Вот! — ткнул я назидательно указательным пальцем в небо. — А ты говорил не вписывать тебя в страховку!
— Даже представить не мог, что пригодится, — укоризненно покачал головой Кир. — Доча, иди, умою тебя, и поиграешь, пока взрослые разговаривают.
Кирюха увел сытую дочь в ванную, а я собрал и вымыл посуду и включил чайник. Друг вернулся как раз, когда я с такой же пол-литровой кружкой кофе уселся на прежнее место.
— Ты когда дите родишь? — без обиняков начал с порога одноклассник. — Мы-то с Ниной припозднились, а ты что думаешь? — наступил на больную мозоль.
— Я работаю над этим… — хмуро бросил.
Мне хотелось поговорить и расспросить о Катюше, а портить себе кровь больной темой я не желал. От слов друга в душе всколыхнулись улегшиеся было пласты разочарования женой, негодования из-за ее лжи, ярости от бессилия и полного непонимания что, вообще, дальше будет. Как жить без детей?
Как, черт раздери, жить теперь с Сабиной?!
— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся друг.
— Слушай, ты хоть мне мозг не песочь, мать и та уже давно перестала! — вскинулся я, чувствуя уже, как муть досады и глухой душевной боли заливает разум, словно болотная вязкая жижа утопающего.
— Я за нее, — коротко отрезал Кир. Вздохнул и сменил гнев на милость: — Мы решили покрестить Ваську, крестным будешь?
— Ты еще спрашиваешь? — усмехнулся я невесело. — Похоже, Кир, твоя дочь будет и единственной моей… крестной, конечно… — после глубокого тяжелого выдоха вытолкнул из горла с горечью. — Моя… — не нашлось доброго слова для собственной жены, — …таблетки противозачаточные глотает пачками.
Кружка друга замерла на секунду в воздухе и медленно опустилась, выражая его эмоции красноречивее смачно вырвавшегося «Вот сука белобрысая!», и мне бы ему в морду дать за «суку», но рука не поднималась. А на нее — белобрысую — вчера поднялась…
— Что делать будешь? — спросил вслух, но его невысказанный вопрос «Разведешься?» перекричал слова.
— Ребенка, — твердо отрезал.
Впереди почти месяц круиза — затрахаю до двух полосок, потом не выпущу из дома, если надо будет — почему-то мог допустить мысль, что сделать Сабине дите — полдела. Эту беременность надо еще и уберечь — что ей помешает наглотаться какой-нибудь отравы или сбегать на аборт и выдать мне это дело за выкидыш? И снова накатила глухая ярость от бессилия — ее на цепь посадить, чтобы дальше двора не высовывалась?!
— Кому? — выбил из колеи вопросом Кир. И повторил тихо: — Ребенка делать будешь кому, брат? Сабине? Зачем он ей? Кому счастье будет от этого? Ей? Ребенку? Тебе? — друг забивал вопросы мне в голову, как гвозди в крышку гроба.
Что я мог ему ответить? Я молчал, но закипал, только что макушка не подпрыгивала, как на кастрюльке крышка, но тоже ничего не говорил. Зло смотрел куда-то сквозь стены и о чем-то думал.
— Спросить забыл… — решил я, наконец, сменить больную тему на болезненную. — Катя развелась с мужем?
— И? — метнул молнии из глаз Кирюха и сам весь как-то подобрался, как зверь перед броском, даже черты лица заострились.
— Развелась или да? — настойчиво повторил вопрос.
— Развелась. Из-за тебя, долбоеба, нормального мужика похерила!
На сердце теплом разливалась радость, губы растянула счастливая улыбка, и все это закрепил мой невольный довольный смех. Правда, Кир не разделил моих эмоций — грохнул по столу кулаком и чуть не выплюнул мне в лицо:
— Для тебя Сабина — неотъемлемый аксессуар! Повесил на шею медяк, а носишься, будто она целое сокровище — золотой времен коринфского царства. Хочешь и Катю сделать такой же? — вскипел Кир на ровном месте.
— Что несешь?! — опешил я.
— А то и несу! Только попробуй ее взбаламутить — будешь иметь дело со мной! Усек, друг?! — он был зол, даже кулаки сжались.
За всю нашу многолетнюю дружбу мы не подрались ни разу, но не отпускало чувство, что восполним это досадное недоразумение, подступая к сороковнику лет.
— Почему ты решил, что я собираюсь…