Бывшая в употреблении

У меня горели щеки, а у Кира влажно блестели глаза, когда он остановил видео и убрал смартфон в карман.

— Красиво снято. Очень профессионально, — первая заговорила я. И неожиданно для себя попросила: — Скинь ссылку.

— Я ж и говорю — нормальная ты женщина, Кать. Все понимаешь правильно… — Он почему-то тяжело вздохнул. — Все бы так… — добавил и замолчал, будто о чем-то задумался.

— Что-то случилось?

Друг-родственник-одноклассник отмахнулся и с досадой выдал тираду:

— Да потому что кретин конченный!

— Кто?!

— Да кто-кто… как будто ты не знаешь!

— Димка, что ли?

— Ну а кто ж еще?! — хмыкнул. — Как можно не видеть, что представляет из себя это фря?! Ну вот как?! — разбушевался Кирилл, привлекая внимание мамаш с соседней лавки.

Я сжала его ладонь:

— Какая фря?

Видимо, было что-то такое в моем вдруг сорвавшемся голосе, что он немного успокоился и ответил:

— Сука эта его белобрысая… Ай!.. — махнул рукой в широком жесте. — Кать… Черт. Извини. Не стоит с тобой об этом.

— А с кем стоит?

— Да хоть с Папой Римским, но не с тобой… — Он помолчал, а я знала, что это еще не все — Кир обязательно выплеснет все, что горело у него в душе. — Любишь его? — спросил почему-то очень тихо.

— Люблю.

— Спаси этого дебила, Кать.

— Что случилось, Кир? — настороженно спросила, невольно выпрямляясь и чувствуя, как закрутилось в солнечном сплетении нехорошее предчувствие.

— Возьми его жизнь в свои руки.

— Кир, ну о чем ты говоришь? Кто мне недавно говорил «там все запущенно» и «это навсегда»? Я видела их вчера — он любит жену…

Сказала это, а в груди вроде и защемило ревностью, а внутренний голос шепнул — это обман зрения, иллюзия, театр их двоих. Что-то вчера было не так между ними, но я это не осмыслила сразу, захваченная ревностью и ошеломлением от того, кто его жена — что уж скрывать, мне эта местная примочка совсем не понравилась. А еще эти знойные и одновременно злобные взгляды на Виктора…

— Да какая там любовь?! Ты знаешь, как они познакомились и как он вообще на ней женился?

— Откуда?

— В общем, год назад…

* * *

— Сынок, иди ужинать! — крикнула из кухни мама.

От Кирилла я сразу поехал к ней, примчался, как сопливый пацан под родное крыло, поругавшись и с женой, и с другом. Сабина не звонила и не писала мне, я — ей. Дико и глупо, не по-мужски и не по возрасту, но в этот раз я поддержал ее манеру молчать после ссоры. Потому что для меня это была не просто ссора — ее поступок и ложь разрушила фундамент наших отношений. Он пошел опасными трещинами — никакой стяжкой не скрепить. Даже если замазать с двух сторон и оклеить бархатом, шелком… да хоть золотом… внутри все треснуло и медленно осыпается трухой. Может быть, поэтому я и рванул сюда, в мой продуманный до мелочей, идеальный мир, в котором сбылись мальчишечьи мечты и юношеские амбиции.

— Ма, последние штрихи остались! Сейчас приду!

Я уже оклеивал фасады, расставлял миниатюры транспорта, насаждений, игровых площадок, фигурки людей. Еще полчаса — и я включу уличную иллюминацию, пущу по рельсам трамваи, а в домах зажгутся окна — «умная» система будет их включать и выключать в случайном порядке, создавая иллюзию идеальной жизни.

Такую же, как я создал в реальной жизни… и стал заложником собственных принципов: если женился — это навсегда, и что бы ни случилось, это нужно преодолевать вместе. И нежелание Сабины иметь детей — тоже. Еще не знал, как зацементировать ту глубокую трещину, опасный разрыв, возникший между нами, но я мужчина, я старше жены, мудрее, и у меня просто нет права быть слабым.

Выключил свет, задернул плотные шторы, погружая комнату во мрак, и коснулся кнопки на сенсорной панельке управления. Моя жизнь словно очнулась от спячки, заполыхала огнями, ожила и даже зазвучала шорохами двигавшихся по пазам человечками и по магнитным дорожкам машин, стуком колес трамвайчиков и тем, что додумала фантазия творца — мое воображение.

— Как красиво… — тихо прошептала рядом мать и обняла меня за талию, придавшись к моему боку, положив вторую руку мне на плечо. — Ты у меня такой талантливый, сын… Отец гордился бы тобой.

Она вздохнула, а я обнял ее за плечи. Так мы и стояли, как завороженные, смотрели, как гасли одни окна и загорались другие.

— Мам, вон, видишь? — Я показал на пентхаус с темными панорамными окнами — я не подвел туда светодиод, потому что все изменилось полгода назад, когда я женился на Сабине. — Я хотел там жить… — осекся, не назвав имя той, о ком думал, кого ждал, о ком грезил, когда проектировал это жилье.

— У тебя большой хороший дом, Дим, вот доведешь до ума и заживешь, — со вздохом закончила мама.

— Что-то не так с этим домом… Я не понимаю, мам. Пустой он какой-то… И даже не потому что не до конца отделан. Прихожу туда, и вроде не я уже. Как будто кто в голове отдал команду «По стойке смирно, равняйсь!», и хожу так, как в казарме, что-то делаю по расписанию, механически, отточено, равнодушно. Ничего с этим сделать не могу. Может, у меня шизофрения? Раздвоение личности, а, мам?