Чада, домочадцы и исчадия

— Не гнала? Ох, и странный же у тебя мир, Елена, если ты простого не понимаешь. Как бы он при тебе остаться мог? Кем? Он богатырь, смысленый муж, воеводы княжеского побратим и первый помощник. Ему службу ратную нести, а не при бабьей юбке сидеть! Как был над ним долг, коий ты за Мирославой унаследовала, так и ясно все было, говорить не о чем и урону что чести воинской, что гордости мужеской нет: должен — служи! А коль отказалась ты от долга — значит, не надобен тебе Илья стал. Это ли не “со двора погнала”?

Эм… Ну… Но… Нет, с этой точки зрения я на уход Ильи не смотрела, да. Но… Но я все равно не оставила бы его при себе на привязи, зная, что могу отпустить. Нечестно это, не правильно! Алешу, может, и глазом не моргнув припахала бы — и ничего б ему не стало бы, коту драному. А Илья… он не такой. С ним так нельзя. Только объяснила бы, что не гоню, а отпускаю.

Чтобы не уходил с обидою.

Чтобы не полез к Василисе!

— Боги с ним, с договором, тетка Настасья. Ты скажи мне толком — как он? Отчего в себя не приходит?

— Плохо он, Еленушка. Понимаешь, Василиса-то, про узы между вами то ли знала, то ли разглядеть успела. Вот и решила она, что ты Илью вместо себя выставила, на нее натравила. И когда ударила по нему, ударила не просто-так: била-то она в Илью, а метила — в тебя. Кабы был промеж вами долг по-прежнему, прошло бы колдовство Илюшу насквозь, да по узам вашим к тебе и притекло бы… Да только нет их больше, тех уз. Вот вся могута Василисина по хозяйке-то и хлестнула. Она и сбежала — решила, верно, что ты и издали ответить ей сумела. И ей-то поделом — да Илья мой перед ней оказался, словно плотина там, где должно бы речное русло найтись. Вот плотину-то потоком и… разрушило.

“Разрушило”? Стоп-стоп-стоп! Лена, без паники! Вот, передо мной — мать Ильи, и она спокойна! Ну, относительно спокойна — но всё же!

Но когда задавала Настасье вопрос, голос все равно предательски сел от страха:

— В каком смысле — “разрушило”?.. Насовсем?..

Настасья молчала, и волна паники поднялась, сжала сердце, перекрыла дыхание…

— Не знаю, Премудрая. Пока — не знаю. Рушить всегда куда как легче, чем возводить, а увечить — проще, чем лечить.

Я не покачнулась, нет. Стояла твердо, как влитая.

— Он мое чадо, Премудрая. Сколько бы годов ему ни сравнялось, хоть два десятка, хоть три — а он всё едино моё дитя, плоть от плоти. Я сделаю для него всё, что мне по силам, и сверх того — тоже сделаю. Да только… не знаю я пока, что делать надобно. Крепко Василису Кащей выучил, накрутила она, паскудина, проклятие так, что как взяться — я сходу и не разберусь…

Она прерывисто вздохнула, прикрыла глаза — но тут же выдохнула, в руки себя взяла.

Я сцепила зубы, потому что поняла, что имела в виду: время уходит.

Время, если я правильно понимаю, в таких борьбе с проклятиями — как в борьбе с ядами. Важнейший фактор, ценнейший невосполнимый ресурс.

Стоп!

— Кащей? Почему — Кащей?

Она качнула головой досадливо, словно муху отгоняя:

— Да жена она его! Была, пока не рассорились…

“А ведьму — кто ж удержит?” — вспомнились мне слова Ивана.

Вот тут ты, Ваня, не прав! Дядька Кащей, захотел бы силой удержать — удержал бы.

И чего ей, дуре, не жилось? Золотой же мужик, и с чувством юмора!

— Не спеши отчаиваться, Елена, рано! У княжьей дружины на заставе свои лекари да целители имеются — и волхвы, и ведуны. Может, там где я не совладала — они не оплошают!..

Ну… может. Но что-то после увиденного доверия к их профессионализму у меня нет.

Зато была мысль, и она показалась мне здравой:

— Я к дядьке Кащею пойду, помощи просить. Если уж ты в проклятье сходу не разобралась, так может, он сумеет? Ему-то почерк жены, наверное, лучше знаком — раз уж он сам его ставил!

— Попроси, Премудрая, попроси, — откликнулась Искусница.

И усмехнулась — как мне показалось, разочарованно.

То ли она не верила в помощь царя Кащея, то ли другого от меня ждала.

Только мне ее ребусы разгадывать было некогда.

Я дернулась было в сторону Булата. Остановилась. Оглянулась на Илью, и выдавила через силу:

— Я… я не хотела. Я не хотела, чтобы так вышло.

Настасья только устало вздохнула:

— Да видела я, что ты не хотела. И сказала бы, что зла не держу, да только… Он мой сын. Моя кровиночка.

Сказать в свою защиту хотелось хоть что-то. Хоть бы то, что если бы связь была на месте, так Ильи, может, уже и не было бы: пришибла бы Василиса меня ударом через узы, а там и Илью накрыло бы — либо отдачей, либо наказанием за нарушенный договор, за то что не уберег Премудрую.

Впрочем, если бы узы были на месте, Илья сидел бы в Премудром урочище, сторожил бы меня, как миленький, и на Василису если бы и попер, то только со мною вместе.

Промолчала, в общем.

Только кивнула: понятно, мол. Чего уж тут, в самом деле, непонятного?

И уже почти выйдя из-под зачарованного ею круга, где на нас на обращали внимания извне, снова остановилась, вспомнив важное.

— Настасья, — позвала я Искусницу, которая шагнула же уже в другую сторону, к сыну. — Ты разменные чары знаешь?

Та остановилась, обернулась настороженно:

— Знаю.

— А распознать сумеешь?

— Сумею.