Чада, домочадцы и исчадия

— Он справится, я знаю.

Чуйка подсказывала — верно, справится. Но и разве что подменить, не заменить. Но… я не отсюда, не моя это судьба, я этого не просила, у меня была другая жизнь и она мне нравилась! Я никому здесь ничего не должна, чай, разберутся!

А потому сама наконец нашла в себе силы отстраниться от богатырской груди.

— Пойдем в дом. Холодно.

Там было тепло и пахло так, что кружилась голова и текли слюни.

— Я уж думал вы там насмерть околеть решили, — ворчливо суетился Гостемил Искрыч, — у меня все готово, извольте уж откушать, молодожены!

В горнице наверху царил полумрак, разгоняемый только парой лучин. Сундуки темнели по углам неоформленными глыбами, с потолка свисали травы вперемешку с бусами и прочий ведьминский инвентарь. Комната была насквозь знакома и привычна, и вместе с тем…

Домовой расстелил перины прямо на полу. И то верно, на сундуках мы с Ильей вряд ли бы как-то умостились, вернее, я то бы да, а на богатыря у нас столько сундуков не наберется!

…надо было его еще раньше запрячь кровать смастерить, а то пока я сообразила…

…не то, чтобы мне раньше думалось, что нам с ним придется ее делить!

…хотя будем честны пару раз немножко думалось…

…но не с практической точки зрения, а исключительно фантастической!

…а чего он бедной девушке психику своим голым торсом раскачивает?!

Не знаю, какие мысли варились в светлой богатырской головушке, но на разложенное по полу ложе он, по-моему, тоже взирал без особой уверенности, что теперь со всем этим делать.

А, была не была, будем действовать дерзко и решительно, сейчас как разденусь и как лягу спать!

И, стеснительно отвернувшись, я стянула с себя сапоги, а следом и джинсы, оставшись только в родной уже рубашке, едва прикрывающей самое дорогое. После чего нырнула под одеяло и отвернулась к стене.

— Спокойной ночи, Илья.

Нам ведь действительно надо просто проспать рядом ночь.

Зажмурившись я слышала шорох. Раздевается. Шаги. Дуновение. Задул лучины. Снова шаги. Движение одеяла. Холодный воздух, цапнувший за пятки, но не успевший ничего откусить. Вздох. Укладывается.

Тишина.

Ну как — тишина.

Какая уж тут тишина, когда за окном шелестит, шуршит, иногда воет. Лес спит, но дышит…

И Илья рядом дышит.

И спине от его присутствия горячо и щекотно, хотя он меня даже не касается.

И я лежу, зажмурившись, сжимая в руках кусок одеяла.

И почему-то очень хочется плакать.

От напряжения? От облегчения?

Все хорошо, Василису — победила. Илью — спасла. Дорогу домой — нашла.

Радоваться надо, а не реветь.

Но радоваться почему-то не получается, а вот реветь — хочется невыносимо.

Я так испугалась. Я так устала.

Зачем, ну зачем старая ведьма втянула меня во все это?

Зачем связала наши судьбы?

А если я вернусь и договор, заключенный с хранительницами разорвется?

В глубине души я прекрасно понимала, что нет, но голова упорно твердила — а вдруг да? Как ты можешь его тут бросить?

Дура-дура, вот кроме тебя будто некому богатыря защищать. Нашлась воительница. Он, наверное, вообще с облегчением вздохнет, когда наконец не нужно уже будет дурную иномирную девицу опекать.

Впечатавшиееся в память ощущение ненасытных, безнадежных поцелуев на губах, навязчиво перебивало — не вздохнет.

Я не выдержала и перевернулась на другой бок, рискнув приоткрыть глаз. Илья тоже лежал ко мне спиной. В лунной темноте светилась рубашка и светлый ежик.

Спину захотелось погладить так, что зачесались ладони. Закусив губу, я перевернулась обратно.

Бери пример с мужика. Спит уже наверное.

От этой мысли было одновременно и облегчение и какая-то обида.

И слава богу, что спит!

Но чего он тут спит, когда я страдаю?!

Я снова повернулась к спине.

Спина дышала ровно и невозмутимо.

Просто возмутительно дышала!

Я перевернулась на спину и уставилась в потолок, отчаянно моргая.

Одна слезинка все-таки скатилась по щеке и я торопливо вытерла ее, разозлившись сама на себя и снова перевернулась, пытаясь закуклиться в одеяло. И вредное тело рядом даже не помешало! Одеяло послушно поползло на меня. Точно спит.

Моргалось все чаще, я отчаянно засопела.

И снова перевернулась, чтобы совершенно неожиданно уткнуться носом в мужскую грудь, прикрытую белой расшитой рубахой.

Илья сгреб меня в охапку, как котенка и прижал к себе.

— Угомонись, Еленушка. Все ладно будет.

У меня как-то разом пересохли слезы и перехватило горло. Так сильно, что им едва получилось сглотнуть.

Я лежала, застывшая, в кольце сильных, теплых рук. Чувствовала на макушке чужое дыхание, а еще осторожные прикосновения. Гладит.

“Все ладно будет”.

Я закрыла глаза, боясь пошевелиться.

Но сердце, вместо того, чтобы успокоиться, разгонялось все сильнее.

Бум-бум.

Стучит в груди, в висках.

Губы пересохли. На закрытых веках отпечатался узор вышивки.

Бум-бум.

Как же громко.

А, может быть, это не мое?

Осторожно, опасаясь, что шевеление воспримется как попытка высвободиться (пусть только попробует!), я положила ладонь на широкую грудь.

Понятнее не стало. Теперь два сердцебиения вообще слились в одно.

Бум-бум-бум…

Кровь гонится все быстрее. Щекам горячо, губам горячо.

— Илья…