Когда я бледная и шатающаяся вышла из горницы, подпирающие двери богатыри подумали, кажется, совсем не то. И удивительно, судя по лицам никто не видел и не слышал того светопреставления, что там сейчас происходило.
Скорбные лица правда еще больше вытянулись, буйные головы разом закручинились…
— Да живой он. И будет живой, — только и смогла сказать я.
А сама дальше, по стеночке-по стеночке вниз да во двор, чувствуя себя побитой собакой.
Никогда еще обращение к силам не давалось мне такой ценой.
Видать не зря все предупреждения в книге были, но кто читает то что написано мелкими буквами на заднем обороте?..
Настасья сидела на крыльце.
И вот она уже точно знала. Только почему то не ринулась как остальные сына обнимать да чествовать. Я опустилась на ступеньки с ней рядом, с грустью подозревая, что уже не встану, так тут мхом и обрасту, перенесут меня потом богатыри вон на тот пенечек, посадят там и будут гостям сказки рассказывать, что у них тут вот ведьма была, колдунство творила страшное, пока вся не кончилась, а теперь вот цветочки на ней красивые растут, незабудочки…
Ну а пока цветочки не выросли, две ведьмы сидели на крыльце.
— Сильна ты все же, Премудрая, — первой нарушила молчание моя… св… хм… коллега! — Знала, Мирослава, что делала.
Я неопределенно дернула плечом. Спасибо мол, но что-то я прямо сейчас себя таковой вообще не ощущаю, а уж Мирославу, шоб ей пусто было, и вообще поминать не стоило.
— Ничего, — понятливо кивнула Настасья. — Поваляешься денек-другой и отойдешь. То даже не от истраты, а с непривычки.
— А ты знала про такой ритуал? — вроде и хотела сидеть, молчать как рыба об лед, но теплота и поддержка в голосе матери Ильи располагала. — Ну… про то, что к мужу защитников призывать можно?
— Знала, как же не знать.
Я недоуменно сморгнула.
— Но почему тогда не сказала? Неужто думала, что я бы отказала его спасти?
Настасья молчала, я покосилась на ее профиль, и в уголках губ мне примерещилась с трудом удерживаемая улыбка.
— Душа ведьмы потемки, Премудрая… да и ты что думаешь, что для призыва такой силы одного слова достаточно? Тут всем сердцем мужчину принимать надо. Кто ж о таком может попросить…
Я споткнулась о собственные мысли и растрепанные чувства. В голове сделалось пусто и звонко.
Попала.
Конкретно попала.
В этой пустоте я смогла с трудом отыскать хоть что-то внятное, а потому только буркнула смущенно:
— Илье не говори.
Настасья хмыкнула.
— Без меня разберетесь, чай не дети малые.
А потом она тоже помолчала, глядя куда-то в бесконечную небесную глубину, и неожиданно добавила:
— Но за сына тебе, дочка, спасибо.
От необходимости что-то на это отвечать меня избавил Булат.
Богатырский конь возник посреди двора со знакомыми спецэффектами: могучим ударом копыт, гривой по ветру и горделивым взглядом “как я хорош, как мощны мои лапищи”.
— Справился? — деловито уточнила я, делая вид, что горделивый вид коня мне вообще ни на что не намекает.
— Справился, хозяйка, как же не справился! Туда ее отвез, откуда в жизни ей не вернуться.
— И куда же? — высунуло нос любопытство напару с чувством самосохранения.
— Да в мирок один убогий, где силы днем с огнем не сыщешь. Туда мало кому ход есть, а обратно и того меньше.
Усталая голова за что-то зацепилась в этом предложении, но я даже не смогла сразу сообразить, за что именно, пока конь не добавил радостно, неверно прочитав озадаченность на моем лице:
— Да вроде твоего мирка, хозяйка, только твой-то еще получше будет, мне там легче дышалось!
Я смотрела на Булата.
Булат смотрел на меня.
А потом слегка присев на круп, нервно переступил копытами.
А я понимала, что не так уж я и устала. Совсем даже не устала. Щас вот только найду как дышать обратно, и как устрою им тут всем разом!
Потому что оказалось, что все это время мой обратный билет домой был у меня прямо перед глазами? Жрал, ржал и портил кобыл, а я об этом ни сном ни духом и хоть бы кто сказал?!..
— Булат, — тихо и спокойно сказала я. — Сгинь-ка ты на пару часов, а то на колбасу пущу.
Вряд ли конь богатырский знал что такое колбаса, но посыл уловил верно. Попятился, присел на задние ноги, прянул ушами и был таков.
После этого глобально-разрушительного осознания мир, кружащийся вокруг меня, закружился как-то еще быстрее, но при этом воспринимался словно в тумане. Настасья откланялась, но за ней появились богатыри, они потянулись ко мне по цепочке, снимали шапки, кланялись, благодарили. На полном серьезе!
Я сидела с каменным лицом (потому что стоять с ним все еще пока что не могла) и офигевала.
То есть моя предшественница Илью заколдовала, потом заставила мне служить, потом мы разругались, потому что я его брата в птичку превратила, и он в одну каску (да, в одну! ничего не знаю ни про какую богатырскую рать!) отправился по моей вине ведьму рубить, чудом не погиб, я его насильно женив на себе все таки спасла и…
Все, из всех этих событий в богатырских головах отложилось только как-то последнее, так что я не разрушительница, а спасительница, и надо меня чествовать.