Чайковский

Выпив в шин­ку го­рел­ки, хлоп­цы с ха­рак­тер­ни­ком едут в дру­гое се­ло, в третье, в чет­вер­тое, и - смот­ри, дня в три на­берется сот­ни две охот­ни­ков; тог­да едут к Днеп­ру, днем пря­чут­ся в плав­нях и кус­тар­ни­ках, а ночью вти­хо­мол­ку по од­но­му че­ло­ве­ку пе­реп­лы­ва­ют на ко­нях в раз­ных мес­тах реч­ку, со­би­ра­ют­ся в ку­чи и гля­дишь - к све­ту за­пы­ла­ли ляхс­кие се­ла! И там днем кро­ют­ся в ле­сах, ночью с кри­ком на­па­да­ют на де­рев­ни и мес­теч­ки, бьют неп­ри­яте­ля, гра­бят вся­кое доб­ро и пог­ре­ба, раз­го­ня­ют ты­ся­чи на­ро­да, а ко­ли по­чу­ют, что по­ля­ки со­би­ра­ют про­тив них вой­ско, так до­мой врас­сып­ную, пе­реп­лы­вут Днепр - и до­ма. Тут пой­дет гульня!.. И дав­но ли это бы­ло, по­ду­ма­ешь!..

Тут, бы­ва­ло, ста­рик на­бож­но пе­рек­рес­тит­ся и долго-дол­го ду­ма­ет, по­ну­рив се­дую го­ло­ву.

Точно та­кая ва­та­га охот­ни­ков рас­по­ло­жи­лась но­че­вать В ле­су у Днеп­ра не­да­ле­ко от де­рев­ни До­ман­то­ва, чтоб с рас­све­том въехать в плав­ни, и там, вы­кор­мя це­лый день ло­ша­дей, на сле­ду­ющую ночь отп­ра­виться в на­бег за Днепр. Ка­за­ки си­де­ли в круж­ках и, ве­се­ло раз­го­ва­ри­вая, ели по­ход­ную ка­шу из де­ре­вян­ных ко­рыт.

- Добрый ве­чер, па­ны-мо­лод­цы! - ска­зал мо­ло­дой чело­век, под­хо­дя к од­но­му круж­ку.

- Здорово, бра­ти­ку! - от­ве­ча­ли ка­за­ки.

- Хлеб да соль!

- Едим, да свой, а ты у по­ро­га пос­той, - при­ба­вил харак­терник.

- Где тут у дьяво­ла по­рог! Да­вай­те-ка и мне, брат­цы, ме­сто, - ска­зал при­шед­ший, вы­ни­мая из кар­ма­на де­ре­вян­ную лож­ку.

- Вот ка­зак до­гад­ли­вый. Ве­че­ряй, бра­ти­ку; са­дись воз­ле ме­ня, - поч­ти вскрик­нул ха­рак­тер­ник, очи­щая мес­то при­шлецу.

За ужи­ном раз­го­во­ри­лись. Приш­лец ска­зал характерни­ку,­ что он из Пи­ря­ти­на Алек­сей-по­по­вич, что его зас­тал один важ­ный пан с сво­ею доч­кою, и бог зна­ет, чем бы это кон­чи­лось, ес­ли б он, по­по­вич, не бро­сил­ся в лод­ку и не уп­лыл, а что те­перь по­шел по све­ту ис­кать сча­стья.

- И лад­но! - за­ме­тил ха­рак­тер­ник. - Ты ка­зак хоть ку­да с ви­ду, а учен - еще луч­ше. По­едем те­перь на охо­ту за Днепр, а там я, по­жа­луй, све­ду те­бя в Сечь. У нас житье приволь­ное и ра­зум­но­му че­ло­ве­ку по­чет, только не хвас­тай сво­им ра­зу­мом. Го­да че­ты­ре на­зад к нам прис­тал в бо­ру под Ки­евом ваш брат, сту­дент, а те­перь, шут­ка ска­зать, он коше­вым! Ну, да и го­ло­ва! Фу, го­ло­ва!.. В Ки­еве, ви­дишь, поспо­рил с на­чальством за ба­бу, что ли. На­чальство посад­ило его до расп­да­вы в ком­на­ту с же­лез­ны­ми ре­шет­ка­ми; Гриц­ка бог си­лою не оби­дел: хва­тил мо­ло­дец ре­шет­ку - и остал­ась в ру­ках; он вы­лез в ок­но - да в лес и прис­тал к нам; те­перь не ка­ет­ся.

- Грицко? - спро­сил удив­лен­ный по­по­вич. - Та­кой бело­курый?..

- Да, это наш те­пе­реш­ний ко­ше­вой, Гриц­ко Збо­ровс­кий. Раз­ве ты его зна­ешь?

- Нет: я знал в Ки­еве Гриц­ка Стриж­ку; он так­же убе­жал го­да че­ты­ре на­зад из кар­це­ра, а Збо­ровс­ко­го не знаю.

- Эх, ты, мо­ло­дая го­ло­ва! Он по-на­ше­му Збо­ровс­кий; у нас долг ве­лит да­вать вся­ко­му ка­за­ку фа­ми­лию, а у вас он был стриж­ка или нест­риж­ка, нам нет де­ла! При­ве­ли мо­лодца из бо­ру, вот он и стал Збо­ровс­ким… Та­кой вы­со­кий, бе­лоб­ры­сый, на пра­вой ще­ке бо­ро­дав­ка.

- Коли так, то я его знаю. Большой был мне при­ятель Гриц­ко; учи­ва­ли мы с ним во­ка­бу­лы вмес­те, и го­во­ри­ли о свя­той вир­ши, и ка­ни­ку­ла­ми пе­ли псал­мы, хо­дя по дво­рам.

- Чего же луч­ше? Так пос­ле охо­ты едем в Сечь?

- Едем.

VI

Считаю лиш­ним опи­сы­вать под­ви­ги охот­ни­ков за Дне­пром. Они прош­ли с ог­нем и ме­чом ле­са­ми до реч­ки Вы­си, за ко­то­рою уже на­чи­на­лись вольные сте­пи, принадлежа­щие­ те­перь к Хер­сонс­кой гу­бер­нии, раз­де­ли­ли до­бы­чу и по­еха­ли до­мой, а ха­рак­тер­ник с Алексеем-попович­ем, пе­реп­лыв ре­ку, уг­лу­би­лись в зе­ле­ное мо­ре сте­пей.

Порою из-под ло­ша­ди­ных ног, свис­тя, вы­ле­та­ли степ­ные стре­пе­ты, по­рою, разд­ви­гая кус­ты ра­ки­ты, про­пол­зал пе­ред ни­ми ог­ром­ный жел­тоб­рю­хий змей, кра­си­во изгибаяс­ь и свер­кая вол­нис­ты­ми ли­ни­ями, и, под­няв го­ло­ву над тра­вою, злоб­но ши­пел вслед за ни­ми, по­рою трус­ли­вый за­яц, ис­пу­ган­ный ло­ша­ди­ным то­по­том, сры­вал­ся из-под ши­ро­ких листьев ди­ко­го хре­на и, буд­то мя­чик, ука­ты­вал­ся в зе­ле­ную даль; да иног­да сус­лик, взоб­рав­шись на высо­кий кур­ган, свис­тел, при­сев на кор­точ­ки. А на­ши пут­ни­ки все еха­ли да еха­ли на юго-вос­ток, кру­гом бы­ли степь да не­бо; но ха­рак­тер­ник ехал как по би­той до­ро­ге, и че­рез нес­колько дней они бы­ли близ­ко Се­чи.

Характерник ос­та­но­вил­ся, слез с ло­ша­ди, про­тер ей но­здри, что по­со­ве­то­вал сде­лать и Алек­сею, и от­пус­тил ее пас­тись, при­вя­зав ко­нец чум­бу­ра [2] к сво­ему по­ясу, по­том сел на тра­ву, под­жав но­ги по-ту­рец­ки, и ска­зал Алек­сею:

- Садись, бра­ти­ку.

Алексей сел.

- Ну, вот мы ско­ро бу­дем в Се­чи, - про­дол­жал характер­ник, на­би­вая и рас­ку­ри­вая труб­ку.

- А да­ле­ко ли она?