Чайковский

Алексей-попович на­дел бе­лую ру­ба­ху, стал на ко­ле­ни и, раск­рыв цер­ков­ную кни­гу, на­чал мо­литься. А меж­ду тем ве­тер стал ути­хать. Ка­за­ки пе­рег­ля­ну­лись и зак­ри­ча­ли: "Чи­тай Алек­сей! Чи­тай! Твои мо­лит­вы спа­са­ют нас". Ско­ро ве­тер со­вер­шен­но стих; за­хо­дя­щее солн­це свет­ло и ра­достно гля­ну­ло па мо­ре; вол­ны улег­лись; чай­ки, как пти­цы, сле­те­лись со всех сто­рон по сиг­на­лу к лод­ке ко­ше­во­го и на ночь прис­та­ли от­дох­нуть к не­большо­му ост­ров­ку не­далеко от ли­ма­на. Сос­чи­та­ли лод­ки, лю­дей - и, к изумле­нию всех, не бы­ло ни­ка­кой по­те­ри. Тог­да с кри­ка­ми радо­сти под­ня­ли ка­за­ки на ру­ках Алек­сея, на­зы­вая его спаси­телем, а пос­ле ужи­на, за чар­кою вод­ки, тут же сло­жи­ли про пе­го пес­ню, ко­то­рая и до сих пор жи­вет в ус­тах укра­инских коб­за­рей и бан­ду­рис­тов:

На Чор­но­му мо­рi, на бi­ло­му кам­нi,

Ясненький со­кiл жа­лiб­но кви­лить, прок­ви­ляє, и проч.

Эта ду­ма да­же на­пе­ча­та­на меж­ду ук­ра­инс­ки­ми народны­ми­ пес­ня­ми, из­дан­ны­ми в 1834 го­ду Ми­ха­илом Максимо­вичем.

Я вам пе­ре­ве­ду ее, ес­ли хо­ти­те.

"На Чер­ном мо­ре, на бе­лом кам­не, яс­ный со­кол жа­лоб­но сто­нет. Сму­тен со­кол прис­тально смот­рит на Чер­ное мо­ре. Не доб­ро по­чи­на­ет­ся на мо­ре. На не­бе звез­ды по­туск­не­ли, пол­ме­ся­ца за­тя­ну­ло ту­ча­ми, а ни­зо­вый ве­тер бур­но шу­мит; а на мо­ре под­ни­ма­ют­ся суп­ро­тив­ные вол­ны, разбива­ют­ су­да ка­зачьи на три час­ти.

Одну часть по­нес­ли вол­ны в Агарс­кую зем­лю, дру­гую по­жрало ду­най­ское устье. А третья где? - то­нет в Чер­ном мо­ре.

При третьей час­ти был и Гриц­ко Збо­ровс­кий, ата­ман за­порожский, он по суд­ну хо­дит и го­во­рит: "Кто-то меж на­ми, па­ны, ве­ли­кий греш­ник; не­да­ром злая по­го­да так нас го­нит, на­ле­га­ет на нас. Ис­по­ве­дуй­тесь, па­ны, милосердно­му ­бо­гу. Чер­но­му мо­рю да мне, ва­ше­му кошев­ому, и бро­сайтесь в мо­ре, не гу­би­те ка­зац­ко­го вой­ска".

Казаки это слы­ша­ли, но все мол­ча­ли; ник­то за со­бою не знал гре­ха.

Тогда отоз­вал­ся вой­ско­вой пи­сарь, ре­ест­ро­вый ка­зак Алек­сей-по­по­вич пи­ря­тинс­кий. "Хо­ро­шо вы, брат­цы, сде­лаете, ког­да возьме­те ме­ня, за­вя­же­те гла­за, при­це­пи­те к шее ка­мень и бро­си­те в мо­ре; пусть я один по­гиб­ну, а ка­зацкого вой­ска не до­пу­щу до бе­ды".

Услыша это, ка­за­ки ска­за­ли Алек­сею: "Ты свя­тое письмо в ру­ки бе­решь, чи­та­ешь, нас на доб­рые де­ла нас­тав­ля­ешь; как же ты име­ешь бо­лее гре­хов?"

"Хоть я и чи­таю свя­тое пи­са­ние, и вас нас­тав­ляю, а сам не­хо­ро­шо де­лаю. Ког­да я из Пи­ря­ти­на вы­ез­жал, не про­щался с от­цом и ма­терью, гне­вал­ся на стар­ше­го бра­та, до­брых лю­дей ли­шил хле­ба-со­ли, де­тей и ста­рых вдов тол­кал стре­ме­на­ми в гру­ди; гу­ляя по ули­цам, про­ез­жал ми­мо бо­жи­ей церк­ви, не сни­мал шап­ки, не крес­тил­ся - за это и гиб­ну те­перь! Не вол­на вста­ет по мо­рю, это ро­ди­тельская мо­лит­ва ка­ра­ет… Ес­ли б ме­ня не уто­пи­ла бу­ря и мо­лит­ва сох­ра­ни­ла, умел бы я ува­жать от­ца и ма­туш­ку, стар­ше­го бра­та по­чи­тал бы как от­ца. а сест­ру как ма­туш­ку".

Начал Алек­сей-по­по­вич ис­по­ве­ды­вать свои гре­хи, начал­а ути­хать бу­ря; вол­ны, слов­но ру­ка­ми, по­ти­хоньку поды­мали ка­зац­кие су­да и при­но­си­ли к Тен­те­ре­ву остров­у.

Тогда на­ча­ли ка­за­ки удив­ляться, что в Чер­ном мо­ре под бу­рею сов­сем по­то­па­ли, а ни од­но­го че­ло­ве­ка не по­те­ря­ли.

Тогда Алек­сей-по­по­вич вы­шел из суд­на, взял в ру­ки свя­тое письмо и стал на­учать на­род:

"Надобно, па­ны, лю­дей ува­жать, по­чи­тать от­ца и матуш­ку: кто это де­ла­ет, тот всег­да счаст­лив, смертельн­ый меч то­го об­ми­на­ет, ро­ди­тельская мо­лит­ва вы­ни­ма­ет че­ло­ве­ка из дна морс­ко­го, от гре­хов ду­шу ис­куп­ля­ет и по­могает на су­ше и на мо­ре…"

XI

На дру­гой день, к ве­че­ру, вся Сечь встре­ча­ет ко­ше­во­го и ка­зачью фло­ти­лию; при ра­дост­ных кри­ках раз­де­ли­ли на­грабленное се­реб­ро и зо­ло­то; быст­ро хо­ди­ли по ру­кам ми­хайлики за здо­ровье ко­ше­во­го и вой­ско­во­го пи­са­ря; по всем ку­ре­ням слыш­на бы­ла но­вая пес­ня:

На Чор­но­му мо­рi, на бi­ло­му кам­нi,

Ясненький со­кiл жа­лiб­но кви­лить, прок­пи­ляє.

И где ни про­хо­дил Алек­сей, ле­те­ли квер­ху шап­ки и раз­давались ра­дост­ные кри­ки. К ужи­ну поз­вал Алек­сея коше­вой.

- На лов­ца и зверь бе­жит, - ска­зал он вхо­див­ше­му Алек­сею, - про вол­ка по­молв­ка, а он и тут! Вот лу­бенс­кий пол­ковник Иван про­сит на­шей по­мо­щи. Крым­цы уз­на­ли, что по­ло­ви­на его пол­ка уш­ла по гет­манс­ко­му при­ка­зу к лях­скрй гра­ни­це, и хо­тят на­пасть на Луб­ны. Те­перь полков­ник и про­сит нас, как доб­рых со­се­дей, по­мочь ему, ко­ли что слу­чит­ся не­хо­ро­шее. Так на­пи­ши ему, что я рад с това­риством по­мо­гать ему, на­ше­му соб­ра­ту, еди­но­вер­цу, как бог по­ве­лел, - только ко­ли он от­даст свою дочь за вой­скового пи­са­ря вой­ска За­по­рожс­ко­го, Алек­сея-по­по­ви­ча. На­пи­ши так пос­ко­рее; я под­пи­шу, и от­дай это­му пос­лан­цу - на­доб­но то­ро­питься.