Чайковский

Если вы мо­же­те предс­та­вить эту вос­хи­ти­тельную, свет­лую, спо­кой­ную ра­дость, это ус­по­ко­ительное соз­на­ние, что про­шед­шее - меч­та, пус­той сон, тог­да вы приблизи­тельно пой­ме­те сос­то­яние Алек­сея и Ма­ри­ны - я не бе­русь его опи­сы­вать: есть ми­ну­ты в жиз­ни, есть чувст­ва, ощуще­ния, ко­то­рые не под­ле­жат ни­ка­ко­му опи­са­нию, хоть они дос­туп­ны поч­ти вся­ко­му. Кто из нас не по­ни­ма­ет впол­не кра­со­ты и ве­ли­чия солн­ца и кто из прос­лав­лен­ных живоп­исцев изоб­ра­зил его, хо­тя мно­гие изоб­ра­жа­ли, изображают­ и бу­дут изоб­ра­жать?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Там ро­ди­лась, гар­цо­ва­ла

Козацькая во­ля,

Там шлях­тою, та­та­ра­ми

Засiвала по­ле,

Засiвала тру­пом по­ле,

Поки не ос­ти­ло

Лягла спо­чить а тим ча­сом

Виросла мо­ги­ла.

Т. Шев­чен­ко

…

Cher amant, J'ai ve­cu po­ur t'aimer, et je me­urs en t'fi­man.

….

Je les ai to­us per­dus… je n'ai plus qu'a mo­urir.

Gilbert [13]

Когда уехал ко­ше­вой и стар­ши­ны, Алек­сей с Ма­ри­ною, упав на ко­ле­ни, по­мо­ли­лись бо­гу, об­ня­лись и по­еха­ли на зи­мов­ник ста­ро­го Касьяна И вот они од­ни в чис­той сте­пи; Сечь уже скры­лась из ви­ду; кру­гом зе­ле­ная пус­ты­ня - только зем­ля да не­бо; по зем­ле се­реб­рис­тою вол­ною, слов­но мо­ре, лос­нит­ся ко­выль, ког­да ве­тер слег­ка его заволну­ет­; на не­бе го­рит оди­но­кое солн­це. Ти­хо, пус­то… но на­шим пу­те­шест­вен­ни­кам степь не ка­за­лась пус­ты­нею: их ду­ши бы­ли пол­ны внут­рен­нею жизнью, серд­ца близ­ко би­лись друг под­ле дру­га; им улы­бал­ся бо­жий мир, и они улыба­лись, гля­дя на не­го, и, ос­та­нав­ли­вая друг на дру­ге взо­ры, по­жи­ма­ли ру­ки, как бы ста­ра­ясь уве­риться, не сон ли это? Счастье бы­ло слиш­ком ве­ли­ко, слиш­ком неожид­анно..

На да­ле­ком го­ри­зон­те по­ка­за­лась чер­ная точ­ка; она, ка­залось, не рос­ла, не ума­ля­лась, не дви­га­лась в сто­ро­ны.

- Уж не во­рог (враг) ли это? - ска­зал Алек­сей. - Только быть не мо­жет.

- Куст или ка­мень, - от­ве­ча­ла Ма­ри­на.

- Сколько я пом­ню, здесь не­от­ку­да взяться ни кус­ту, ни кам­ню. Впро­чем, пос­мот­рим, - при­ба­вил Алек­сей, остано­вил ко­ня, под­нес к гла­зам на­гай­ку и, при­щу­ря ле­вый глаз, дол­го смот­рел вдаль пра­вым че­рез на­гай­ку.

- А что? - спро­си­ла Ма­ри­на, ког­да Алек­сей, опус­кая на­гайку, сом­ни­тельно по­жал пле­ча­ми.

- Не при­бе­ру тол­ку что, а что-то жи­вое; как ни прице­люсь вер­но на­гай­кою - схо­дит нем­но­го в сто­ро­ны с на­гайки. От­че­го ж оно не едет к нам, не ухо­дит от нас?

- Может быть, орел те­ре­бит зай­ца.

- Похоже на это; при­едем бли­же, уви­дим. Чем бо­лее подъезжа­ли они к нез­на­ко­мо­му пред­ме­ту, тем бо­лее точ­ка уве­ли­чи­ва­лась, яс­нее обоз­на­ча­лись фор­мы пред­ме­та, и ско­ро лег­ко мож­но бы­ло раз­ли­чить сто­ящую ло­шадь и воз­ле нее в тыл че­ло­ве­ка, при­пав­ше­го над чем-то на коле­ни. Че­ло­век был в од­них ша­ро­ва­рах и ру­ба­хе; курт­ка и чер­кес­ка ле­жа­ли в сто­ро­не, бро­шен­ные на тра­ву, за­су­чив ру­ка­ва по ло­коть, ка­за­лось, он что-то свя­зы­вал или развя­зывал и так был за­нят, что не слы­шал, ког­да его ло­шадь, за­ви­дя сто­рон­них, чут­ко вып­ря­ми­ла уши, вы­тя­ну­ла шею и зар­жа­ла впол­го­ло­са; он тог­да только обер­нул свою го­ло­ву, ког­да Алек­сей был от не­го в двух ша­гах.

- Никита! - зак­ри­чал Алек­сей.

- Да, Ни­ки­та! Хо­ро­шо те­бе го­во­рить! Пос­мот­ри, вот твоя ра­бо­та. - При этом он встал, дер­жа в ру­ках ок­ро­вав­лен­ный нож, и по­ка­зал им на ле­жав­шую мерт­вую жен­щи­ну.

- Бедная Татьяна! Не­уже­ли ты ее за­ре­зал, Ни­ки­та?

- По ре­чам вид­но гет­ман­ца! Пря­мой за­по­ро­жец не ска­жет это­го. Ни­ки­та тур­ка ре­жет, та­та­ри­на ре­жет, жи­да ре­жет и вся­кую нех­ристь, а баб не ста­нет ре­зать; ты убил ее своим­и быст­ры­ми оча­ми, да чер­ны­ми бро­вя­ми, да слад­кою ре­чью!.. Ду­ра бы­ла по­кой­ни­ца - и все тут… А по­ду­ма­ешь - и я ду­рак.

- Бог с то­бою!..