Чайковский

Вот вам пример того, как иногда искажают действительность очевидцы событий (к месту можно вспомнить выражение «врет как очевидец»). Рассказ Чайковского заслуживает бо́льшего доверия. Можно допустить, что Петр Ильич в письме к братьям мог слегка приукрасить действительность, чтобы те не беспокоились за него, но он бы не стал выдумывать овации на ужине и приветственные тосты, столь пышная ложь была не в его привычках. Да и какой смысл? Музыкальный мир тесен, Модест и Анатолий могли получить сведения о московском дебюте старшего брата и из других источников. Так что будем критичны ко всем современникам нашего героя, а к достоверности сообщенного Кашкиным мы в свое время еще вернемся.

В целом у Чайковского все складывалось хорошо, если не сказать – наилучшим образом. Статус профессора консерватории был примерно равен статусу министерского чиновника в чине коллежского асессора или надворного советника. Петр Ильич уже не раз имел возможность убедиться в том, что в свое время он поступил правильно, порвав с юриспруденцией. Уже в начале своего музыкального пути он приобрел определенную известность. Даже в словах Александра Серова: «Нет, нехороша кантата; я от Чайковского ожидал гораздо большего» – слышится отголосок этой известности. Сам Серов, автор «Юдифи», известный не только как композитор, но и как музыкальный критик, ожидал от Чайковского «гораздо большего». От бездарей «гораздо большего» ожидать не приходится, а еще такая косвенная похвала много дороже открытой, ведь когда хвалят открыто, то часто преувеличивают. Да и сам факт приглашения к преподаванию еще до окончания консерватории тоже свидетельствует о многом. До настоящей славы, прогремевшей повсеместно и на века, было еще далеко, но уже можно было сказать себе: «Не зря я все это делаю». А ведь ощущение того, что жизнь проходит зря, – одно из наиболее тягостных. Человек должен быть при деле, при своем деле.

Но ко всему этому моральному удовлетворению, пускай и основательно размытому критичным отношением к собственным способностям (на лаврах склонны почивать одни лишь дураки), хотелось бы иметь толику денег. Чайковский никогда не выказывал стремления разбогатеть, не жаждал каких-то баснословных богатств. Он хотел иметь финансовую свободу, чтобы не считать каждую копейку и не отказывать себе в самом необходимом.

Насчет «самого необходимого» – не преувеличение. Особо показательным в этом смысле стало лето 1867 года, когда Петр Ильич с Модестом и Анатолием, отдыхая в Гапсале (ныне это город Хаапсалу в Эстонии), брали в кухмистерской, то есть в столовой, два обеда на троих. «Помню до сих пор эти обеды, – пишет Модест Ильич, – сопровождавшиеся веселым хохотом над бедой и комическими эпизодами во время дележа, когда Петр Ильич, распоряжавшийся им, становился в тупик, как справедливо разделить на “три” равные части “две” половины цыпленка, или, когда он и я, оба очень малоразборчивые в еде, с жадным нетерпением смотрели на то, что нам оставит от своей порции с детства прихотливый и разборчивый Анатолий». А ведь изначально у Петра Ильича было отложено на летний отдых сто рублей. Но из-за своей непрактичности он спустил эти деньги буквально за неделю, так что в Гапсаль ему с Анатолием пришлось плыть третьим классом, на палубных местах.

Надо отметить, что при всей своей вечной стесненности в средствах Петр Ильич частенько поигрывал в карты в московском Артистическом клубе, основанном Николаем Рубинштейном и драматургом Александром Островским. Познакомившись с последним, Петр Ильич попросил его написать либретто для оперы по драме «Гроза», но оказалось, что такую оперу уже пишет композитор Владимир Никитич Кашперов, преподававший в то время вокал в Московской консерватории. Разумеется, Чайковский не стал «перебегать дорогу» коллеге и отказался от своего намерения… И напрасно, надо сказать, отказался, потому что опера у Кашперова получилась плохая! Кашперов был не творцом, а одаренным подражателем. Он долго учился вокалу в Италии, где впитал итальянские оперные традиции, которые воплощал (можно сказать, копировал) в своих произведениях. «Гроза» на итальянский манер – это все равно что «Тоска» в русском стиле. А вот у Чайковского могла получиться хорошая опера, тем более что «Гроза» нравилась ему больше других пьес Островского (вспомним, что он написал в увертюру к ней).

В качестве своеобразной компенсации Островский предложил Чайковскому написать, причем бесплатно, либретто по своей исторической пьесе «Воевода, или Сон на Волге».

Первый блин, то есть первая опера Петра Ильича, над которой он работал с марта 1867 года до июля 1868 года, вышел комом. Начнем с того, что по неопытности Петр Ильич допустил много ошибок сценографического характера.