Чан Кайши

С 25 по 28 ноября 1938 года Чан Кайши, все еще находясь в Наньюэ, провел самое многочисленное с начала войны военное совещание, чтобы подвести печальные итоги и выработать стратегию и тактику на будущее. Он по-прежнему пылал решимостью продолжать сопротивление, несмотря на колоссальные потери в живой силе и технике (по разным данным, число убитых, раненых и пропавших без вести солдат и офицеров составило от одного до почти полутора миллионов), захват японцами половины территории собственно Китая[84], причем наиболее развитой — в Северном, Восточном и Южном Китае, включая основные города и коммуникации, и потерю до 90 процентов индустриальных мощностей, а также до 80 процентов налоговых сборов. Чан твердо верил в окончательную победу и даже, начиная с конца октября, стал всерьез раздумывать над тем, не объявить ли официально Японии войну. Делать он этого, однако, не стал, так как встретил серьезную оппозицию среди членов правительства. Вместе с тем в речи на открытии совещания в Наньюэ заявил, что с падением Ухани закончился только первый этап войны и теперь Китай вступил во второй этап, когда «от обороны мы перейдем к наступлению и от поражения — к победе».

Это было своего рода ответом на прозвучавшее за три недели до того, 3 ноября, радиообращение Коноэ к японскому народу, в котором премьер Японии изложил принципы так называемого «нового порядка в Восточной Азии». Коноэ на этот раз предложил установить равноправное сотрудничество между Японской империей, Китаем и Маньчжоу-Го, заявив об отсутствии у Токио материальных претензий к Китайской Республике и пообещав аннулировать японские концессии и право экстерриториальности в Китае. Хотел он только совместно с китайцами и маньчжурами бороться с коммунизмом и западным империализмом.

Отвергнув предложения Коноэ, Чан Кайши уделил особое внимание необходимости развернуть в японском тылу партизанскую войну, попросив Чжоу Эньлая и Е Цзяньина, начальника штаба коммунистической 8-й полевой армии, присутствовавших на совещании, помочь Гоминьдану в подготовке кадров для этой войны. Вскоре в Наньюэ открылись партизанские курсы, к которым был даже прикреплен один из советских военных советников.

О необходимости вести партизанскую войну Чан говорил и ранее. Первый раз — 2 августа 1937 года на заседании своего Генштаба, после чего неоднократно возвращался к этой теме. Однако до падения Ухани этот вопрос так и не был переведен в практическую плоскость, поскольку по большому счету Чан не понимал, как эту войну вести. Он просто думал перебросить во вражеский тыл несколько частей и подразделений, чтобы те развернули в тылу врага такие же регулярные действия, что и солдаты на фронте. Но многие генералы отнеслись к этому с предубеждением, полагая, что те, кто отправляется в японский тыл, на самом деле увиливают от настоящей схватки, «спасая свои шкуры». Поэтому идея войны в тылу стала крайне непопулярной среди офицеров, не желавших «терять лицо».

Но с падением Ухани и японской оккупацией огромной части страны Чан вновь заострил этот вопрос. Дело в том, что японцы не имели достаточного числа солдат, чтобы оккупировать каждый квадратный километр китайской земли; они контролировали только более-менее крупные города и другие стратегические объекты, включая линии коммуникаций. Так что в их тылу сохранились участки территории, на которые их власть не распространялась. Вот там-то и могли действовать китайские партизаны.

В марте 1939 года Чану удалось переломить высокомерное отношение своих офицеров к партизанщине, и гоминьдановцы наконец стали направлять за линию фронта большое количество войск, а сам японский тыл разделили на пять военных зон (всего в Китае было организовано десять военных зон). Но Чан так до конца и не осознал, что война во вражеском тылу не могла быть ни позиционной, ни маневренной, а только народной. Организовывать население в иррегулярные боевые отряды он не стал.

В отличие от коммунистов, которые занялись развертыванием в тылу врага именно народной войны, в полной мере используя опыт, накопленный в период советского движения, Мао не отказывался помогать «дружеским регулярным войскам», но, с его точки зрения, 8-я армия могла и должна была вести только чисто партизанские или маневренно-партизанские («воробьиные», как он их называл) боевые действия в японском тылу независимо от Гоминьдана, «взяв инициативу в свои руки». Такой метод войны, считал он, будет «свободнее, живее и эффективнее». Это же советовал ему Сталин. И Мао, и Сталин полагали, что антияпонская война будет носить затяжной характер. Надо набраться терпения и ждать, разъяснял Мао, пока японская армия истощит силы. И продолжал следовать своему излюбленному правилу: «Враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем».