Чан Кайши

Из разговора ничего не вышло. «Кровные братья» накричали друг на друга, и Дай хлопнул дверью. Правда, после этого они обменялись вежливыми письмами, которые дают дополнительное представление как о характере Чан Кайши, так и о его политических позициях в то время. В первом из них от 5 января 1921 года Чан признал: «Да, у меня плохой характер, и мне обычно недостает хороших манер… Я не контролирую себя, становлюсь грубым и легко взрываюсь». На это Дай ответил через неделю: «Когда я столкнулся с твоей яростью, для которой не было никаких оснований, я почувствовал себя крайне удрученным… Ты, мой старший брат, чрезвычайно упрям, и исправить тебя почти невозможно. Любая мелочь вызывает у тебя неконтролируемый приступ гнева. Обращаясь с людьми таким образом, ты самого себя подвергаешь смертельной опасности. По крайней мере, это может повредить твоей карьере». Чан возразил: «Мой старший брат, ты не можешь представить сложность тамошней <Гуандунской> ситуации… Они выбрасывали меня, когда я им не был нужен, и умоляли вернуться, когда во мне возникала потребность. Как я могу терпеть такое обращение? Я что, узколобый?

Может быть. Но мы не должны чувствовать себя дураками и дерьмом… Я говорил, что у меня плохой характер, не подходящий для общества. Мне надо оставить друзей и жить одному в горах или пустыне. Возможно, тогда я проживу дольше».

И все же Чан задумался над словами «кровного брата». Воздействовали на него и четыре телеграммы Сунь Ятсена, посланные ему из Кантона в течение двух последующих месяцев. Получил он письма и от других товарищей по партии, которые, как и Дай Цзитао, умоляли его пожертвовать своим эго ради общего дела.

После тяжелой душевной борьбы 20 января 1921 года он все же решил поехать в Кантон, но только тогда, когда Гуандунская армия объявит мобилизацию для похода в провинцию Гуаней. Это бы означало начало Северного похода, за который ратовали и Сунь Ятсен, и он сам. Чан даже подготовил для Сунь Ятсена новый детальный план этого похода, на этот раз рассчитывая после Гуаней захватить Сычуань, а потом Шэньси и Хубэй. То есть вместо восточного направления, вдоль побережья Фуцзяни и Чжэцзяна, он теперь настаивал на западном.

Встретившись с вождем партии в Кантоне, куда он наконец приехал в начале февраля 1921 года, Чан вновь высказал ему сомнения в преданности Чэнь Цзюнмина, но Сунь Ятсен повторил то, что написал в письме: «Постарайся наладить сотрудничество с нашими друзьями. Время работает на нас».

Чан постарался, но ненадолго. Через две недели он опять уехал в Шанхай, подав прошение об отставке. Сунь Ятсену же оставил письмо, в котором, в частности, подчеркнул: «Господин Чэнь Цзюнмин… никогда не будет уважать партию и никогда не будет уничтожать ее врагов. <Впрочем> я надеюсь, Вы сможете изменить его, направив <на путь истины>».

Но Сунь не прислушался к совету пусть и строптивого, но верного ученика. 7 апреля 1921 года в Кантоне Сунь Ятсен был провозглашен «чрезвычайным президентом Китайской Республики» и 5 мая официально вступил в должность. (На самом деле он контролировал только часть Южного Китая, но так звучало солиднее.)

Чан же находился в Сикоу. Его мать давно уже была больна, и он старался облегчить ее страдания. Но тут он получил телеграмму от Сунь Ятсена: северные милитаристы неожиданно объявили о начале похода на юг, против кантонского правительства, и вождь Гоминьдана просил о помощи. Чэнь Цзюнмин тоже умолял вернуться.

Телеграммы от Суня, Чэня и других соратников по партии следовали одна за другой. 21 апреля 1921 года Сунь даже сообщил Чану, что, как тот и хотел, он объявил мобилизацию. И во второй половине мая Чан (в седьмой раз!) выехал на юг.

Но на третью ночь по прибытии он увидел странный сон: перед ним вдруг выросла гора, вся покрытая белым снегом. Белый, как мы помним, цвет траура в Китае, и Чан ужасно разволновался. Сон оказался вещим: на следующий день он получил депешу из родной деревни о том, что матери стало хуже. Тут уж и Сунь Ятсен не мог его задерживать. 27 мая Чан отплыл из Кантона и уже 31 мая в полночь был в Сикоу. В операции по покорению Гуаней, которая началась в июне, он участия не принял.

Помочь матери, однако, он не мог и все дни был подавлен и озлоблен. Он не только любил мать больше всех на свете, но и считал ее самым близким другом. Теперь же чувствовал, что становится совершенно одинок, и ему не хотелось ни с кем общаться. «Фальшивых друзей у меня много, а настоящих мало, — записал он в дневнике, — эгоистов вокруг много, а тех, кто пожертвует всем для общего дела и друга, — мало. Поэтому я жажду одиночества, хочу обрубить все связи с внешним миром, но не могу».

Почтенная Ван тихо скончалась 14 июня 1921 года в 7 часов 49 минут утра на пятьдесят восьмом году жизни.