Чартер со смертью

— Мы матросы и не умеем управлять судном, — признался боцман. — Мы умеем ставить паруса, убирать их, держать курс по компасу и даже определять местонахождение с помощью сектанта, но это все. Из команды осталось одиннадцать человек, двое из них тяжело ранены и не смогут карабкаться по реям. У нас мало людей для работы с парусами, но я надеюсь, что мы справимся. Я передам ваши условия команде.

Боцман хотел вернуться в кубрик к матросам, но Петр задержал его:

— Если вы задумали хитрость, хочу вас предостеречь. Мы находимся недалеко от острова Гаити. Если вы попытаетесь обмануть нас и пойдете прямым курсом на Кубу, я об этом узнаю. Каким образом? Очень просто! От помощника капитана Эктора Сантуша (упокой, Господи, его душу!) мне известно, что мы должны были ранним утром проходить в тридцати-сорока милях от берега Гаити. Даже если во время сражения мы и отклонились от курса, то ненамного. Поэтому не позднее чем в полдень мы должны увидеть землю. Это и будет Гаити, ведь до Кубы еще плыть и плыть. Если этого не случится, я сочту, что вы меня обманули, и все вы умрете!

— Хорошо, я передам ваши слова команде.

Боцману и оставшимся матросам пришлось пойти на эти условия.

Петр и Жозеф пересчитали уцелевших после ночного побоища негров: осталось двадцать девять мужчин и четыре женщины, почти треть чернокожих, ступивших на этот корабль. Теперь бывшие невольники, вооружившись кто чем смог, расположились по всей палубе, наблюдая за действиями матросов и боцмана, принявшего на себя обязанности капитана. Вначале судно легло в дрейф, чтобы попрощаться с погибшими ночью.

Матросы по обычаю зашили тела в парусину и установили у борта широкую доску. После молитвы, которую прочитал боцман, мертвые тела клали на доску; они скользили прямо в море и вскоре исчезали в морской пучине. Петр стоял рядом с непокрытой головой и молился за упокой их душ. Особенно жаль ему было молодого матроса Лукаса.

Иначе прощались со своими соплеменниками негры. Они устроили вокруг мертвых тел дикие пляски и песнопение. Петру показалось, что все это продолжается слишком долго. Он приказал:

— Жозеф, пусть твои черные заканчивают веселье и сбрасывают трупы в море! Мы теряем время. Пора ставить паруса и идти к острову!

Негр отрицательно покачал головой, и только теперь Петр заметил, как изменилось его поведение. Жозеф больше не напоминал жалкого раба из трюма.

— Тела наших собратьев отправятся вместе с нами на Гаити и упокоятся по нашим обычаям на новой земле, у порога жилищ. Они будут охранять их из мира мертвых.

— Жозеф, ты говоришь чушь! — Петр понял, что негры собираются похоронить тела своих соплеменников на новом месте, чуть ли не в домах[31]. — Ты же христианин!

— С христианами я был христианином, но продолжал веровать и в наших богов — в Одудуву, Шанго, Ошуна и других. Больше не называй меня Жозефом. Зови меня Сисенгари, именем, данным мне при рождении!

Как ни пытался Петр убедить Жозефа-Сисенгари в том, что нужно обязательно похоронить тела негров в море, все было напрасно: тот настоял на своем. И это было очень плохо, ведь среди моряков бытует поверье: «Мертвец на борту — к несчастью!» Петр понимал, как воспримут оставшиеся члены команды желание африканцев держать на судне мертвые тела. Но он ничего не мог поделать. Теперь Петр оказался в полной зависимости от недавних невольников, попав из одной передряги в другую. Его накрыло тревожное чувство.

«Еще неизвестно, что ожидает меня на Гаити. Помогут ли мне чернокожие, замолвят ли доброе слово перед жестоким властителем острова или вспомнят мое “лечение”?»

Ощущая ужасную слабость и желание спать, которые не мог преодолеть даже страх перед неопределенным будущим, Петр отправился к себе в каюту, чтобы немного отдохнуть. Едва он закрыл глаза, как провалился в сон.

Ему приснилось, что он вместе с Лукасом находится на ялике посреди океанских просторов. Петр гребет веслами в направлении тонкой полосы суши и никак не может до нее доплыть. Чувствуя, что его силы на исходе, он просит Лукаса помочь ему, но тот лишь смеется. И тут Петр понимает, что матрос мертв и только прикидывается живым. Поднимается высокая волна. Шлюпку бросает, как щепку, она вот-вот перевернется. У Петра сердце замирает от ужаса, а Лукас затягивает песню, очень похожую на ту, которую пели африканцы, скорбя по своим погибшим. «Он меня оплакивает? Мне суждено умереть?»

Петр проснулся в холодном поту и ощутил, что каюта ходит ходуном.

— Шторм!