Чарующая бесполезность

Дверь с театральным грохотом захлопнулась, и Пётр с Юлей вернулись на свои места. Голова шла кругом от такой информации. Оба лихорадочно соображали, какой шаг предпринять следующий— обращаться ли к адвокатам, проверять подлинность документов или искать жильё. Юлию совсем не радовала перспектива возвращения в родительский дом, в котором помимо стариков проживали ещё два брата. Да и дом находился на окраине города, откуда добираться до работы около двух часов. По выходным, как правило, отец в стельку, частенько и братья компанию ему составляют. Мать привыкла за всю жизнь, а им в таком хаосе придётся не сладко. Юля мечтала выбраться из этого дома, из прокуренной и заставленной пустыми бутылками кухни. Вроде только начало всё налаживаться, свадьба на носу, шикарная квартира, кольца, свадебное путешествие, белое платье…и вот на тебе! А Пётр углубился в свои горькие мысли. Как так, мать добрая, нежная, заботливая вдруг превратилась в мачеху! Она ради того, чтобы удержать любовника, который младше её на двадцать лет, прётся с ним в периферийный ЗАГС и заключает брак.

«Не удивлюсь, что она и фату одевала, престарелая нимфетка! — зло и горько размышлял несчастный сын. — А обо мне она думала, когда согласилась на такой шаг! Да ещё и тайный. Глупость какая-то!»

Они долго ворочались на широкой кровати, взбудораженные мысли не пускали сон, потом Юля прижалась к жениху и прошептала:

— Я всегда буду с тобой, ничего не бойся. Попросим Гульбанкина ссудить деньгами на первый взнос, я возьму в банке ипотечный кредит и купим квартиру, а пока поживём с моими родителями. В тесноте, да не в обиде.

На глазах Петра от обиды навернулись слёзы, он вытер ладонями мокрые глаза и понимая, что Юля не видит в темноте проявление его слабости, сглотнул ком и хрипло ответил:

— Я так просто не отступлюсь! Я родился в этой квартире, прописан здесь же и вписан в приватизацию. Спрошу у Эдуарда Аркадьевича адрес его адвоката и подам в суд на Егора. Возможно квартиру и имущество придётся делить, но всё он не получит!

И только когда пришло решение, они уснули тревожно и без сновидений.

Он терпеть не мог похороны, рыдающих скорбящих, запах корвалола и лилий, но пропустить церемонию не мог. А когда после погребения Светочки вся процессия направилась в ресторан на поминальный обед, Переверзев, сославшись на важные дела, спешно поехал домой. День стоял душный, жаркий и чёрная рубашка расплылась по бокам тёмными, влажными пятнами. Сан Саныч вёл машину лихорадочно и нервно, его руки потели и тряслись. За закрытыми дверями огромной квартиры он почувствовал себя в относительной безопасности. Ирина уехала из траурного зала на своей машине, присутствовать на кладбище она сочла не обязательным и почему-то оказалась дома, что несколько раздосадовало Переверзева— ему хотелось побыть одному. Она вышла в холл и молча наблюдала, как муж бросил ключи на тумбочку, снял ботинки и сунул ноги в тапочки. Он перехватил её холодный, ничего не выражающий взгляд, и вспомнил тот момент, когда только познакомился с ней. Ирина казалась ему верхом совершенства с точёной фигурой, длинными, каштановыми волосами и тогда она смотрела на него с обожанием и восторгом. Наверное от этого взгляда и произошла та химия из-за которой он и бросил полнеющую и, как ему казалось, совсем непривлекательную жену с сыном.

— Похоронили? — равнодушно спросила Ирина и посторонилась пропуская мужа.

— Похоронили, зарыли, закопали, дело нехитрое. Налей мне что-нибудь выпить.

— Что опять? — спокойствие и равнодушие женщины улетучилось. — Ты теперь каждый день будешь как матрос надираться? Шаришься по квартире, сшибаешь мебель!

— Да не визжи ты! И так тошно! — Переверзев прошёл в столовую и тяжело опустился на стул. — Неужели ты не понимаешь, что если начнут копаться в причинах смерти Светочки, могут добраться и до меня!

— А ты здесь при чём?

— Сама слышала, что отравить хотели Гульбанкина. Я у них буду первым в списке подозреваемых! — Александр Александрович понял, что жена не намерена накрывать перед ним скатерть-самрбранку, так же тяжело поднялся и направился к холодильнику. Раньше, когда дела на ферме заставляли много двигаться, он был лёгок на подъём, строен и энергичен, а сейчас автомобиль с персональным водителем, удобное кресло в кабинете разленили его и постепенно стали добавлять килограммы. Он выбрал водку— холодную, тягучую, не отходя от холодильника налил половину хрустального стакана, залпом выпил и не выпуская из руки бутылку, пальцем указал на женщину. — Это всё из-за тебя! Это ты со своим фондом подтолкнула меня к присвоению денег. Ох, если всё вскроется, то суши сухари!

Ирина подошла к мужу и резко вырвала из его рук бутылку, расплескав содержимое по дубовому паркету.

— Звонили из полиции, завтра в десять нас приглашают на беседу. Так что возьми себя в руки и не пей!

— На беседу? Или на собеседование? — пьяно ухмыльнулся Переверзев. — Будут выяснять, подхожу ли я на роль арестанта, а то вакансия в тюрьме образовалась! Не радуйся, что избавишься от меня, твоему фонду тоже каюк придёт!