Чарующая бесполезность

— Врачи ещё наблюдают за ним. — Шапошников усмехнулся. — Там одна медсестра взяла над ним патронаж, никого не впускает, бережёт его покой, видать глаз на него положила. Я хотел приставить охрану, но людей нет. Там и без нас есть кому оберегать тело, да и охранникам в этой клинике я наказал держать ухо востро.

— А чем занимается Гульбанкин?

— В том-то и дело, что никак не связан с криминалом. Он один из владельцев концерна «Сливочное царство». Бизнес абсолютно легальный и процветающий. Причин сматываться из страны у Гульбанкина нет.

— Разговаривали с людьми и коллегами на производстве?

— Рафик вчера провёл там несколько часов и выяснил некоторые странности. Я пока не знаю, что это нам даёт.

— Что именно?

— Вот например: труп Ашкенази обнаружили в реке неподалёку от посёлка Свияга, и именно там находятся фермы, принадлежащие «Сливочному царству», и как раз в этот день, когда был убит и сброшен в реку еврей, Гульбанкин находился в тех местах. Вроде бы ничего удивительного, они строят биогазовую электростанцию для обслуживания ферм электричеством.

— Что это ещё за станция? Первый раз слышу.

— Европейцы придумали. В ёмкостях складируют навоз и всякий мусор, он при помощи определённых химических добавок бродит и вырабатывает метан, а метан соответственно преобразуется в электричество. Во так из говна конфетка получается!

— Ну надо же! — подивился Мешковец! — для нашей страны это просто кладезь, потому что чего, чего, а говна у нас предостаточно! Ладно, что ещё тебя напрягает?

— Когда был убит Троепольский во Франции в городе Тулуза проходила сельскохозяйственная ярмарка, и Гульбанкин был там! И к слову сказать, от Тулузы до Байонны езды на автомобиле около двух часов.

— Ты прав, что-то много совпадений. Уж не он сам ли устроил шоу с подброшенными картами и отравлением, чтобы отвести подозрения? — Мешковец поднял трубку и попросил секретаршу принести чай. — А что с официантом? Жить будет?

— Пока не известно, он в себя ещё не приходил.

— Матери сообщили?

— Пока нет. Подождём ещё пару дней, может оклемается. Врач говорит надежда есть. Мать в пансионате-санатории сердце лечит, если сейчас сообщить, неизвестно как перенесёт такую новость.

— Ты уверен, что это он вино принёс?

— Больше некому. За это он и деньги получил, и мать в дорогой санаторий пристроил, за это и без сознания лежит.

— Лучше бы он пришёл в себя.

— Да, в дом Гульбанкина кто-то проникал, печать сорвана, в доме что-то искали, но новых отпечатков и следов эксперты не нашли.

— А что скажешь про инъекции дитилина?

— Убийца имеет отношение ветеринарии или имеет животных. Потому что этот препарат применяется для временного или окончательного усыпления животных.

Пожилая секретарша осторожно открыла дверь, и внесла разнос с чаем и печеньем. Тут ожил телефон в кармане Шапошникова. Он слушал несколько секунд, потом отключился и уже на ходу бросил:

— Чай отменяется! Новое убийство с такой же картой.

Все эти дни после смерти матери Пётр находился в угнетённом состоянии. Ему хотелось уже встряхнуться, взять себя в руки, заняться похоронами, хоть что-то делать, но слабые энергетические позывы, взбудоражив сознание, быстро растворялись в ещё неведомой доселе тоске. Всю свою жизнь Петечка, Петенька, Петюня, как любила называть его мать, прожил возле неё. Он был хорошим мальчиком, неплохо учился в школе, был покладистым, ласковым и смирным. Он не оказывал сопротивление когда родительница выбирала для него одежду, выбирала друзей и девочек, с которыми можно дружить. Только однажды открыто вступил в противоборство— когда мать всучила ему потрёпанный, кожаный кофр со скрипкой и, схватив за руку, повела в музыкальную школу. Вот в этот момент Петя был неумолим, он категорически отказался становиться музыкантом, а тем более скрипачом.

— Меня и так в школе дразнят маменькиным сынком, а если я ещё буду ходить вот с этим чемоданом, все дворовые пацаны пинать меня начнут! Ты, мамочка, ещё очки мне круглые купи, чтобы я на ботаника был похож! Тогда хана моему детству, задолбают меня мои же друзья!

Светочка лишилась дара речи от таких недетских рассуждений, и, не зная как поступить, впала в драматизм.

— Что ты такое говоришь!? Я твоя мать и лучше знаю, что для тебя хорошо, а что плохо!