Час ведьмы

На самом деле Мэри тоже не могла представить себе подобного исхода. Она уже думала о том, что будет делать, когда официально получит развод. Ее поступок возымеет свои последствия, какие-то она может предугадать, какие-то — нет. Нечто похожее она ощущала, когда еще в Англии садилась на корабль, которому предстояло пересечь океан. Стоя на причале, она смотрела на снасти и паруса со смесью восторга перед предстоящим приключением и страха перед неизвестным будущим. Она не дрожала при мысли о путешествии, как некоторые, и только на тринадцатый день, когда разразился шторм, поняла, что неудобства относительно маленького корабля меркнут на фоне его хрупкости перед волнами, которые бились о борта и раскачивали судно, точно легкую колыбель, но и не ощущала присутствия Господа, как многие ее попутчики. Однако развод все-таки отличался от того плавания: прежде всего это был ее выбор. В девичестве у нее не было права голоса: родители решили отправиться в Новый Свет, значит, она едет с ними. К тому же никто из ее друзей или родственников не осудил бы ее за то, что она последовала вслед за Господом и родителями в этот новый, более благочестивый мир. После того как она разведется с Томасом Дирфилдом, люди будут относиться к ней иначе. Это очевидно.

Но в остальном ее будущее скрывал туман неизвестности. Она останется в Бостоне с родителями? Будет жить одна неподалеку? Или, может быть, вернется в Англию и поселится с кем-нибудь из братьев?

Нет. Этого не будет. Ей всего двадцать четыре. Пусть Господь не подарил ей детей, но все-таки нет причин полагать, что он отвел ей жизнь одинокой старой девы. Она снова выйдет замуж, причем здесь, среди набожных, благочестивых людей. Она встретит хорошего человека — не повторит ошибку, совершенную в первый раз. И это будет нетрудно: даже за последние пять лет колония значительно разрослась. К тому же, как заметил Валентайн Хилл, она будет завидной невестой. Ее приданое в таком случае будет включать в себя треть имущества Томаса Дирфилда и все, что полагается ребенку — пусть и дочери — известного торговца Джеймса Бердена.

И вновь ее мысли обратились к Генри Симмонсу, а подумав о нем, она перестала волноваться о завтрашнем дне, послезавтрашнем и вообще о том, что станется с ней в будущем. Ее дрожь прекратилась, и она даже забыла о своей руке. На долгий упоительный миг боль исчезла, сгорела, точно утренний туман в гавани под лучами солнца.

— Мэри!

Она посмотрела на мать. Все взгляды были обращены к ней.

— Мэри, о чем ты думаешь?

— Прости, мама. Что ты говорила?

— Валентайн спрашивает: ты не думала попросить содействия церкви? Мы еще не разговаривали со старостами церкви.

Мэри обернулась к Валентайну Хиллу.

— Нет. Нам с Томасом не нужны посредники.

— Я мог бы поговорить с преподобным Нортоном, — сказал он. — В случае если вы передумаете.

— Как и мои родители. Как и я. Но мы не будем этого делать. Я этого не желаю.

— В таком случае, я полагаю, он сам придет поговорить с вами.

— Пусть будет так. Я не отступлюсь от своего решения.

— Что ж, очень хорошо, — сказал Валентайн Хилл и оторвал кусочек индейки большим и указательным пальцами. Не глядя ни на кого, он пробормотал себе под нос:

— Вы порой так уходите в свои мысли, Мэри. Словно вы под заклятием.

10

Она ни лекарь, ни повитуха. Пусть ее травы не от Дьявола, но они не обладают целебными свойствами. Ее учила старая женщина, живущая у Шеи. И, я полагаю, ни одна повитуха не позволила бы бесплодной женщине вроде нее присутствовать при родах.

Показания врача Роджера Пикеринга, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III