Час волка

Майкл понесся дальше, мощь и возбуждение пели в его крови. Сердце у него ровно качало кровь, легкие вздымались как мехи, мышцы работали как стальные пружины. Он щелкал челюстями справа и слева, распугивая тех, кто остолбенел и не мог двинуться. Затем пролетел через последнее фойе, расчистив тропу среди визга, и выскочил наружу. Он проскользнул под брюхом у лошади, везшей экипаж, она встала на дыбы и, обезумев, затанцевала. Майкл оглянулся через плечо; за ним бежало несколько человек, но напуганная лошадь кинулась прямо на них, и они рассеялись, спасаясь от ее лягающих копыт.

Раздался новый визг: изношенных тормозов и покрышек, трущихся о камень. Майкл глянул перед собой и увидел пару огней, летевших на него. Не мешкая, он оттолкнулся от земли и взмыл над бампером и капотом автомобиля. В то же мгновение он увидел за стеклом два изумленных лица и, тут же оттолкнувшись от верха, приземлился на другой стороне и помчался прочь через Проспект Оперы.

— Боже мой! — разинул рот Мышонок, когда «Ситроен» задрожал от резкого останова. Он посмотрел на Габи. — Что это?

— Не знаю.

Она была ошеломлена, и ее голова, казалось, была полна ржавых шестеренок. Она увидела людей, высыпавших из здания Оперы, среди них несколько немецких офицеров, и сказала:

— Едем!

Мышонок нажал на акселератор, рывком развернул автомобиль и рванул прочь от Оперы, оставив после себя хлопок и облако голубого дыма, как последний салют.

Глава 9

Шел третий час ночи, когда Камилла услышала стук в дверь. Она села в постели, мгновенно проснувшись, полезла под подушку и вытащила смертоносный пистолет «Вальтер». Затем прислушалась; стук повторился, более настойчиво. Не гестапо, рассудила она; те стучат топором, а не костяшками пальцев. Но взяла пистолет с собой, когда зажгла керосиновую лампу и пошла в длинной белой ночной сорочке к двери. Она чуть не столкнулась с Мышонком; маленький человечек стоял в проходе, испуганно глядя широко раскрытыми глазами. Она приложила палец к губам, когда он хотел было что-то сказать, а затем прошла мимо него к двери. Что за безумная пошла жизнь! — сердито подумала она. Ей с трудом удалось двадцать минут назад уложить спать потрясенную горем девицу — дурной бритт позволил убить себя и Адама, — а теперь она наталкивается на этого нацистского психа! Из такого можно выкрутиться только чудом, но Жанна д'Арк давно уже обратилась в прах.

— Кто это? — спросила Камилла, притворяясь, что охрипла спросонья. Сердце у нее колотилось, а палец держался на курке.

— Зеленые глаза, — сказал человек с другой стороны.

Ни одна рука в Париже не отпирала дверь так скоро.

Майкл стоял с запавшими глазами, на щеках и подбородке темная щетина. На нем были коричневые парусиновые штаны, на пару размеров меньше, чем требовалось, и белая рубашка, рассчитанная на полного мужчину. На ногах были темно-синие носки, но ботинок не было. Он шагнул в помещение, мимо Камиллы, стоявшей с открытым ртом. Мышонок словно бы подавился. Майкл тихо закрыл за собой дверь и запер ее.

— Задание, — сказал он, — выполнено.

— О, — сказал кто-то, задыхаясь от спешки. В проеме двери в спальню стояла Габи, с бледным лицом и красными кругами вокруг глаза. На ней все еще было новое голубое платье, теперь бесформенное и сильно смятое.

— Ты… умер. Я видела, как ты… принял яд.

— Он не подействовал, — сказал Майкл.

Он прошел мимо них, мышцы его были как у избитого и болели, а голову ломило от тупой боли: все это — последствия превращения. Он подошел в кухне к тазу с водой и ополоснул лицо, потом взял яблоко и стал его грызть. Камилла, Габи и Мышонок, как три тени, проследовали за ним.

— Я получил сведения, — сказал он, когда зубы его сгрызли яблоко до сердцевины; это сыграло роль чистки зубов и удалило остатки запекшийся крови. — Но их недостаточно. — Он взглянул на Камиллу, его зеленые глаза блеснули в свете лампы. — Я обещал Мышонку, что доставлю его в Берлин. У меня тоже есть причины попасть туда. Вы нам поможете?

— Девушка сказала, что видела, как вас окружили нацисты, — сказала ему Камилла. — Если даже цианид не подействовал, от них-то вы как избавились? — Глаза у нее сузились: невозможно, чтобы этот человек сейчас стоял здесь. Невозможно!

Он, не мигая, уставился на нее.

— Я был проворнее, чем они. — Она хотела продолжить расспросы, но не знала, о чем. Куда подевалась та одежда, в которой он ушел отсюда? Она посмотрела на его украденные штаны и рубашку. — Мне пришлось переодеться, — сказал он спокойным и внушающим доверие голосом. — Немцы гнались за мной. Я взял одежду, висевшую на веревке.

— Я не… — Она посмотрела на его босые ноги. Он покончил с яблоком, бросил огрызок в мусорное ведро и достал другое. — Я не понимаю! — Габи просто смотрела на него, ее чувства были все еще в смятении. Мышонок сказал:

— Эй! Мы слышали про это по радио! Говорили, что в здание Оперы попала собака и устроила сущий ад! Мы тоже видели ее! Прямо над нашим автомобилем! Разве не так? — подтолкнул он Габи.

— Да. Я видела.