Чаша любви

Демельза снова сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Она ведь решила не думать о падении, а только о нём и думает! Ну ладно, так каковы варианты? Если при попытке выбраться она упадёт, то наверняка погибнет. Если выберется благополучно, то вернётся в Нампару как ни в чём не бывало, никто и не узнает, что она здесь была. Такова и была задача. Если она останется здесь, то возможно, её обнаружат ещё живой, хотя непонятно когда. И тогда станут расспрашивать, что её сюда занесло, в старую шахту, по предательским ступеням, и совершенно одну. Если она не даст правдивое объяснение, а так оно и будет, то Росс с полным основанием решит, что она не в своём уме.

Совершенно иррационально неприятие такого исхода заставило её действовать. Она сняла сумку и вытащила верёвку. Толку от неё всё равно никакого. К лестнице не привяжешь. Перекладины слишком близко к стенке шахты, и даже если каким-то чудом удастся просунуть веревку за перекладину и подтянуть другой конец, то она скорее станет бесполезной помехой, затянутой на поясе. Демельза тут же представила, как беспомощно соскальзывает по веревке в море.

Но какая разница? Может быть, каким-то образом по пути вниз она сумеет ухватиться за перекладину и подняться?

Это не шахта над морем, подумала она. Это не пещера, откуда я могу шагнуть к безопасности или навстречу смерти. Это просто ступенька на заднем дворе, у яслей для телят. Три фута? Боже ты мой, да я и на четыре допрыгну. С какой стати мне промахиваться мимо перекладины? Почему это я вдруг не смогу ухватиться за боковину? Да мне и прыгать-то не придётся, всего-навсего широко шагнуть. И просто сохранить равновесие. Упасть можно, только если специально встать на краю и соскользнуть. Если нога промахнётся, то рука удержит. Если промахнётся рука, то за ней следует вторая. Матерь божья, да кто ты такая? Ты что, из тех элегантных, жеманных и избалованных девиц в Бовуде, которые в жизни не делали ничего такого, что ты делаешь каждый день — ездишь на лошади по-мужски, борешься с волнами на пляже Хендрона, моешь полы, кормишь свиней, доишь коров или варишь эль? Брось, дорогуша, возьми себя в руки.

И она аккуратно смотала верёвку и снова убрала, аккуратно приладила сумку, аккуратно встала на самый край тоннеля. Под ногами плескалось море, тёмно-зелёное с белой пеной, оно накатывало туда и обратно, покрывая и открывая песок, как по мановению волшебной палочки. Демельза глубоко вдохнула и посмотрела на лестницу — всего в трёх футах, вытянула ногу, но не достала, она тянула ногу дальше, пока не начала падать, но вытянула ногу ещё на шесть дюймов, а руками вцепилась в скользкую скалу. Нога стукнулась о перекладину и чуть не соскользнула, а руки, как беспомощные узники во время неудачного побега из тюрьмы, соскальзывали и цеплялись, соскальзывали и цеплялись, а потом одна рука нащупала что-то более надёжное, чем камень, и схватилась.

А затем Демельза оттолкнулась, держась только на одном мыске, и тридцатифутовый провал показался тремя тысячами футов, земля качнулась, тоннель тоже качнулся, засасывая её всё дальше и дальше в огромную дыру. А потом вторая рука тоже схватилась за что-то, как раз когда нога соскользнула с перекладины. И двадцать секунд Демельза отчаянно барахталась, исцарапав колени и пальцы ног, в панике нащупывая опору, пока нога снова не нашла перекладину, а другая — ступень повыше, и с огромным волевым усилием Демельза выпустила из рук боковину лестницы и, содрогаясь при каждом вздохе, стала подниматься, ступенька за ступенькой, до пролома и отсутствующей перекладины, где перехватила боковину, и почти вслепую, оглушённая, добралась до верха. Она выкарабкалась и легла на камень около проёма, дыша как выброшенная на берег рыба, но понимая, что спасена.

Глава четвёртая

I

В конце октября Росс уехал в Лондон, и поскольку путь по морю стал теперь безопасен, он отплыл из Фалмута на судне с грузом олова. Но, как всегда, плавание выдалось отвратительным, якорь в лондонской гавани они бросили только одиннадцатого ноября. Это многое говорит в пользу паровых экипажей Джереми, подумалось Россу.

После оглушительных празднеств Лондон вернулся к обычной жизни. Росс пропустил открытие сессии, и парламент обсуждал сиюминутные вопросы, но явно не самые важные. Обе палаты выразили глубокие сожаления продолжающимся «нездоровьем» его величества короля Георга III, состоялась дискуссия по поводу роспуска ополчения, одобрили ассигнования на содержание различных служб в 1814 году, а также двора принцессы Шарлотты, произнесли долгие речи по поводу болезненного вопроса о долгах принца-регента, озвучили жалобы, что парламент созвали слишком рано.