Чаша отравы

— Президент, кстати, на днях предупреждал нас о подобном, — сказала Ира. — Он сказал, что войны начинаются с уличных протестов, с майданов, и если своих майданутых мало, как в Беларуси, — то подтянут со стороны профессиональных военных, бандитов, которые шастают по всему миру и устраивают кровавые провокации.

— Нас попытаются взять на излом, — сказал Юра. — Готовятся. Со всех сторон.

— Россияне? — сказала Вика. — И они, выходит, тоже? Но ведь союзники же...

И только потом поймала себя на мысли, что по отношению к своим «соотечественникам» по паспорту употребила уже местоимение «они», а не «мы».

— Будут стараться в мутной воде не упустить рыбку. Это очевидно. Слишком многое на кону, — пояснила Наташа. — А насчет союзников... Похоже, у Беларуси только один настоящий союзник, который в трудную минуту подставит плечо и не кинет.

Посмотрела на Чан. Коллега смущенно, и в то же время выражая согласие, улыбнулась.

— Да, моя страна выступает за мир, за благополучие народов. И против того, чтобы одни навязывали другим свою волю и учили, как надо жить. Те, кто поддерживает подобный принцип, наши друзья, — сказала она на практически чистом русском языке.

— Я так рассчитывала, что хотя бы здесь мир и спокойствие... — вздохнула Вика. — А тут готовятся уличные протесты, майданы...

— Да, уличные протесты и майданы, — ответила Наташа. — Но мы выстоим. Мы не отдадим им страну. Не отдадим!

Подошла к Максиму, обняла, уткнулась лицом в его грудь...

Минск, 30 июля 2020 года

Издалека легко можно было видеть, что парк Дружбы народов забит людьми. В самую гущу Наташа и ее отец, конечно, лезть не намеревались, предпочитая наблюдать за происходящим со стороны.

Мимо них проходили — по одному, по двое-трое, небольшими группами — участники митинга в поддержку Тихановской. Как те, кто решил прийти только сейчас, спустя несколько часов после его начала, так и те, кто решил уйти до окончания.

Постепенно темнело.

— Я не думала, что их так много, — озабоченно сказала Наташа.

— На самом деле не так уж и много — пара-тройка десятков тысяч на весь Минск, — ответил профессор.

— Что же им надо? Все они сытые, ухоженные, прекрасно одетые, уверенные в себе... Нет, понятно, мой вопрос риторический...

— Угу. Возомнили себя высшим классом. Мечтают о господстве над теми, кто, по их мнению, «ниже». Паны уже есть, все они тут как на ладони. Дело осталось за малым — подогнать им хлопов.

— Смешно даже. Не могут понять, что их собственное благополучие обеспечивается нынешним же строем. Что если вдруг их БЧБ-мечты сбудутся, то девяносто процентов их же самих станет жить в несколько раз хуже. А кто-то вообще погибнет. Неужели пример Украины их ничему не учит?

— Они хотят этого. Хотят, Наташ. Это самое страшное. Они все люди умные. Они всё прекрасно понимают. Хотя не все в этом вслух признаются. Они готовы пожертвовать собственным благополучием и даже своей жизнью ради того, чтобы общество было разделено на этажи. На господ и простолюдинов. Даже если лично они проиграют.

— Это ужасно. А классовое сознание?..

— Классовое сознание, как показала история, в том числе новейшая, — вещь, отнюдь не жестко определяемая социальным положением человека. Во-первых, представители трудящихся классов далеко не всегда видят вперед на несколько шагов. Каждый из них формально хочет получать как можно больше, в том числе за счет того, что его наниматель будет забирать себе в карман меньше. Это объективная основа для классового противостояния, классовой борьбы. Но рабочие сами не доходят до того, чтобы подняться над экономическими интересами и осознать, что наилучшим выходом для них будет не перетягивание одеяла, а полная экспроприация капиталиста, сколотившего частный капитал за счет систематических недоплат эксплуатируемым, обращение всех таких богатств в общенародную собственность. Для этого нужна подлинно большевистская, марксистско-ленинская партия. Враги легко могут внушить трудящемуся, что он будет жить лучше, если, например, пойти войной на другое государство, ограбить его, поработить народ. Или, если социализм уже построен, внушить мысль, что выгоднее устранить власть компартии или поддержать ее антисоциалистическое перерождение, после чего приватизировать шахты, и тогда шахтеры смогут продавать уголь за валюту. Или убедить трудящегося в том, что выгоднее поддержать переориентацию его страны на более богатый Запад. Понятно, что первый случай приводит к массовым смертям и увечьям. Второй — к присвоению тех же шахт узким кругом собственников. Третий — к тому, что страна станет пищей для развитых стран, а ее граждане попадут на Запад только как исполнители тяжелых и черных работ. Причем «не только лишь все».