Будут знать эти ничтожества, как строить недозволенное счастье! Ничего у них не получится! Никто никогда не уйдет от воли владетелей! О революции, как у Советов, нет, конечно, и речи. Но даже скрыться от власти тех, кому принадлежат Штаты и весь «мир свободного рынка» — не выйдет! Достанем этих нищих, осмелившихся перестать быть нищими, где угодно, даже на краю света! У нас длинные руки! Ха-ха-ха-ха!..
В конце концов, трупы аккуратно уложили. За двое суток замели следы и подогнали всё под легенду о массовом самоубийстве...
— А ничего, что они тогда убили 918 человек? В том числе стариков, женщин и детей? — спросил Иван оппонента — Леонида Никшича, начальника одного из отделов предприятия, сотрудники которого отмечали профессиональный праздник.
— Ну, тогда это было оправдано, — с апломбом ответил тот. — Они же хотели эмигрировать в СССР, а этого нельзя было допустить.
— То есть свобода эмиграции — это не для всех?
— Ты не понимаешь — это другое! Это коммуняки...
— Значит, на коммунистов не распространяются права человека? Да, они, как ты говоришь, отобрали у твоих дворянских предков особняк в Питере, обида гложет... Но ведь многие дворяне, для кого величие страны выше личной роскоши, стали служить народу после революции... Ты вот ругал красных за расстрелы в подвалах ЧК, за репрессии. А вот это как? Вторглись в чужое государство, убили почти тысячу безоружных сограждан, которые никакого заговора не затевали, просто-напросто хотели мирно переселиться в другую страну. Женщин, детей, в том числе грудных...
— Это было правильно! Не надо было заигрывать с СССР!
— Они не сразу захотели к нам уехать. Сначала их гнобили...
— Значит, было за что. Не надо было коммуняцкие идеи пропагандировать...
— Они просто хотели объединиться и покончить с нищетой для себя.
— Надо было работать нормально, чтобы не быть нищими... А то, что они сделали, это не по правилам. Вот и получили свое.
Сидевшие за столом в кафе люди внимательно вслушивались в дискуссию. Тут было несколько бывших сокурсников Смирнова, которые после окончания вуза пошли работать в космонавтику. И, соответственно, их нынешние коллеги по предприятию.
— Слушай, ты, я вот сама внучка главного парторга королёвской «фирмы». У меня в детстве было всё! — распалилась одна из присутствующих, инженер Светлана Дуповская. — И роскошная квартира с высоченными потолками, и черная «Волга», и вещи импортные. Но я ненавижу коммунизм и коммунистов!
— А за что? Они же дали тебе всё. Гораздо больше, чем другим. А ты ненавидишь... — сказал один из бывших сокурсников Ивана, Коля Чайкин.
Дуповская немного подумала и нехотя ответила:
— Ну... за их лицемерие.
— Какое лицемерие? — спросил инженер Владимир Давыдов.
— Они говорили одно, а делали другое...
Смирнов внимательно всмотрелся в веснушчатое лицо оппонентки и произнес:
— А я знаю истинную причину твоей ненависти. Хочешь, скажу? Ты коммунистов ненавидишь не за лицемерие, а за потолок. Да, за потолок. За то, что при коммунистах он хоть и высокий, как у тебя... при твоем деде-парторге, но он всё же есть. Ты думаешь, что раз твой предок таков, что смог стать высоким начальником, то при капитализме он достиг бы гораздо большего, в десятки раз? Так ведь? Ты думаешь, что при капитализме ты с твоим фамильным потенциалом стала бы госпожой, владелицей виллы, не нужно было бы впахивать на инженерной должности? Вышла бы замуж за какого-нибудь богача под стать твоей семье в том вымышленном мире? Так надо об этом прямо говорить...
Дуповская вспыхнула и заорала — так, что за соседними столиками перестали говорить и с любопытством уставились:
— Да ты... коммуняка... Вы все жалкие, и ты тоже... Сначала я, как только тебя увидела, даже пожалела, как собачку какую-то... Вы неприспособленные для жизни, а обвиняете в своей неустроенности других, норовите общество переделать, заставить людей жить в каком-то равенстве! А теперь скажу — я ненавижу тебя! И всех вас, коммуняк, ненавижу! Ты мразь! И все вы — мрази!
— Всё, всё! Хорош! — поднялся Давыдов.
— Да, действительно, что это вы тут... — сказал его коллега Демьян Паршин. — Праздновать надо, а не ругаться.
— Понимаете, товарищи, то, что произошло сорок два года назад в этот же день, представляет собой серьезный «скелет в шкафу» современного капитализма, — сказал Иван. — С одной стороны, официально утверждается, что это было массовое ритуальное самоубийство. А, с другой стороны, это как бы неофициальный посыл всем — там красная линия, и если пойти в эту запретную зону, и если такое объединение станет успешным, то его без излишних дискуссий уничтожат извне. Вместе с людьми, физически. Даже если они не будут протестовать, устраивать забастовки, готовить заговоры и революции.
— Тут что-то очень важное. И в то же время странное... — произнес Гена. — Ведь Штаты исторически формировались в том числе как множественные поселения приверженцев тех или иных сект, течений в протестантизме, которые на исторической родине, в Британии, не имели должной свободы. А тут — такая реакция...