Часовщик с Филигранной улицы

– О, ничего страшного! – воскликнул Мори прежде, чем Таниэль успел открыть рот для извинений. – Они все равно валялись на чердаке среди всякого мусора.

Таниэль поставил корзину возле двери. Из-за внезапного похолодания Мори приобрел жаровню, и в последнее время она постоянно была наполнена горячими углями, от которых по мастерской волнами распространялся теплый воздух. Таниэль размотал шарф и повесил его подле часов с лотосом. Мори все еще был закутан в свой шарф и, когда молчал, нырял в него носом, согревая его своим дыханием. Мастерская сегодня была закрыта: Мори заполнял налоговые бумаги. Бухгалтерская книга на столе перед ним была вся испещрена столбцами японских цифр. Оттого, что на левой странице он писал левой рукой, а на правой странице – правой, написанные на смежных страницах числа наклонялись в противоположные стороны, поэтому казалось, что, заполнив одну страницу, Мори затем прикладывает ее к соседней, и на ней отпечатываются еще влажные чернила. Несколько листиков золотого плюща в корзине трепетали от горячего воздуха.

– Вы отказались присутствовать на свадьбе, потому что вам не нравится Грэйс? – спросил Таниэль.

Мори поднял глаза, в них отражались занесенные снегом окна. Краска на его волосах выцвела, и теперь у него был более чужеземный вид.

– Нет, но я буддист. Будучи христианином, вы обязаны, рискуя заработать воспаление легких, сидеть в холодной церкви и в течение двух с половиной часов слушать дурня в женском платье, бубнящего что-то о добродетельной жизни в браке. Как бы вы мне ни были дороги, я на это не способен.

– Это все равно что черный чай, не так ли? – спросил Таниэль.

– Это не лишено смысла.

– Конечно, это лишено смысла, вы – ненавидящий все иностранное гном! – воскликнул Таниэль, пытаясь смехом замаскировать охватившее его разочарование. Это было довольно глупо: ему хотелось добавить в церковный обряд немного японского колорита, но, когда еще много недель назад Мори отказался присутствовать на бракосочетании, Таниэль не удивился. – То есть… вы не огорчены.

– Я был бы огорчен, если бы согласился. Восточный человек в церкви – удобная мишень для евангельских проповедников.

– Хорошо. Вы прощены, раз для вас это так мучительно.

Мори кивнул, но затем положил ручку на стол.

– Не правда ли, если ангел вдруг является вам посреди беснующейся толпы, наилучшим решением будет не швырнуть им вашу дочь, чтобы отвлечь их внимание, а просто предложить ангелу улететь? Определяющей характеристикой ангелов является их аэродинамический потенциал.

Таниэль нахмурился. Это был слишком длинный монолог для Мори, и Таниэль только сейчас понял со всей очевидностью, что он утратил свой северный выговор. Это была крохотная, малозначимая, но остро ранящая потеря. Таниэль тщетно пытался понять смысл сказанного.

– Я уже сказал, что ваши объяснения приняты; какой смысл раздражаться по поводу того, что скажет викарий в своей проповеди, если вы все равно не будете там присутствовать?

– Я займусь налогами, – проговорил Мори и вновь склонился над своей тетрадью, затем, не отрывая от нее глаз, спросил: – У вас все в порядке?

– М-м, – Таниэль сел на свободный высокий стул поближе к жаровне с углями. Несмотря на то, что он поставил корзину с золотом на пол, он ощущал усталость и тяжесть. Он подвинул к себе лежавший на столе словарь Фэншоу, взял валявшийся тут же лишний карандаш и стал сочинять короткие истории – это был его способ запоминания пиктографических иероглифов. Сидя рядом с Мори, он то и дело обращался к нему за разъяснениями, если не мог найти в маленьком словаре, купленном в выставочной деревне, составляющие иероглифы корни. Сегодня он устал от этого занятия гораздо быстрее обыкновенного, глаза не узнавали даже хорошо известные ему иероглифы. Все сливалось в лишенную смысла мешанину, и Таниэль, наконец, выпрямился на своем стуле.

– Что, прости господи, это может означать: «игольчатая мышь»?

Мори прервался и выписал слово, чтобы посмотреть его значение, но внезапно глубоко вдохнул и, наклонив голову, уставился в свою тетрадь.

– Что-то случилось? – поинтересовался Таниэль.

– Я только что записал приблизительный годовой доход в середину колонки с моими расходами.

Таниэля вдруг, неожиданно для него самого, охватил неудержимый смех, он хохотал до тех пор, пока Мори не ткнул его кончиком пера и не велел ему отправляться вместе со своими игольчатыми мышами на кухню заваривать чай. Таниэль повиновался и встал со стула, но тут же остановился. Смех быстро иссяк, на смену ему пришли прежние невеселые мысли.

– Мори, – спросил он, – почему вы изменили свой выговор?

Мори с помощью скальпеля подчищал в тетради ошибку.

– Я его не изменял, он сам изменился. Я могу говорить по-английски, потому что помню его из будущего, и в основном это исходило от вас, но теперь мы будем разговаривать не так часто. Теперь я перенимаю язык, слушая публичные лекции и ругаясь с миссис Хэйверли.

– Кенсингтон отсюда всего в двадцати минутах ходьбы.

– Вы будете слишком заняты.

– Чем же?

– Ну… вы знаете, обыденные дела имеют обыкновение накапливаться.