Часовщик с Филигранной улицы

Она поцеловала его в макушку. Он уловил летний, с примесью итальянских пряностей, запах ее духов, который сегодня был слишком резким. Мацумото внезапно встал и заявил, что должен идти, чтобы вовремя попасть на поезд, поэтому они оба пошли его проводить; снаружи все еще шел снег, и они рассмеялись, когда Мацумото опереточно напыщенным жестом раскрыл над головой зонт. Таниэль, попрощавшись, повернул назад, но Грэйс, шелестя шелковым шлейфом своего свадебного платья, проводила Мацумото до самых дверей. Он взял ее за руку.

– Знаешь, – мягко произнес он, слегка понизив голос, – в течение двадцати лет Мори жил, не пытаясь опрокинуть на Такахиро стену. Если вы собираетесь оставаться здесь… ну что ж. Тогда тебе следует заранее продумать, как поступать в случае, если ты почувствуешь, что он вознамерился совершить нечто непоправимое.

Грэйс кивнула, соглашаясь.

– У меня есть одна смутная идея.

– Лучше бы она не была смутной.

– Она и не будет. Когда я обдумываю что-либо, что собираюсь сделать, он узнает об этом в ту же секунду, поэтому я стараюсь удерживать этот процесс в состоянии незавершенности.

Для Таниэля их голоса окрасились в один цвет со снегом.

– Ты и в самом деле так можешь? – спросил Мацумото с выражением обеспокоенности на лице.

– Понимаешь, это как если бы ты хотел перемножить два больших числа: с приложением некоторого усилия ты можешь произвести умножение в уме, но если тебе лень это делать, ты не активизируешь это действие, пока не возьмешь в руки счеты.

– Да, – сказал Мацумото после некоторого раздумья, глядя на снег снаружи, – я вижу, что ты имеешь в виду. Ты достаточно умна для того, чтобы, если дойдет до дела, решить эту задачу. Хорошо, желаю тебе удачи, а мне пора идти.

Она протянула ему руку для рукопожатия, но он отступил назад, поклонился и пошел к воротам, оставив ее с неуверенно повисшей в воздухе рукой.

– Иди к нам, – позвал ее Таниэль, – с ним все будет в порядке.

Она вернулась к столу, на ходу потирая озябшие руки.

– Я в этом не сомневаюсь. В Париже ведь есть и опера, и балет.

Лорд Кэрроу, выразив сожаление, объявил, что через полчаса его ждут в Конногвардейском полку, после чего прочие члены семьи группами по два-три человека неспешно покинули банкетный зал. Таниэль ожидал Грэйс, прощавшуюся с последними гостями, у подножия гостиничной лестницы, где их ждал заказанный на ночь номер. Поднимаясь по ступеням, Грэйс неловко подхватила шлейф своего свадебного наряда – ей никогда прежде не приходилось носить таких длинных платьев. Таниэлю пришлось замедлить шаг, чтобы идти с ней рядом; он держался как можно ближе к стене, стараясь не соприкасаться с Грэйс локтями.

– Танниэль, – окликнула его Аннабел.

– Я думал, вы уже ушли. Я скоро приду, – прибавил он, обращаясь к Грэйс, и снова спустился вниз.

Аннабел, улыбаясь, обвила его шею руками.

– Мой милый, – прошептала она, – все это выглядит немного странно. Ты уверен, что сделал правильный выбор? Она выглядит как мальчик.

– Она мне нравится. Как вы сегодня, все было в порядке?

– Да, спасибо, нам все понравилось, – она оглянулась на дверь, возле которой ее ожидали сыновья. – Прошу прощения за ребят, я думала, они лучше тебя помнят.

– Они вели себя лучше, чем я когда-то с дядюшками.

– Все наши дядюшки были толстыми рыболовами, и от них всегда пахло рыбой, – возразила она. Аннабел вздохнула и отвела назад волосы. Их цвет потускнел. Она вся поблекла. Таниэль не сразу узнал ее, когда она вышла из спального вагона эдинбургского поезда, и ему пришлось притвориться, что выступившие у него на глазах слезы – от радости.

– Неужели ты не мог найти для себя другую девушку, может быть, беднее, но более подходящую?

– Нет. Где, по-твоему, я могу встретить женщину? У меня нет на это времени. Я прихожу со службы домой, дискутирую с моим сумасшедшим хозяином по поводу кошек или суфражисток, а затем наступает время снова отправляться на службу.

– Понятно. В таком случае это очень удачная партия. Ты и вправду собираешься устроить мальчиков в школу?

– Ради всего святого, неужели ты в этом сомневаешься?

– В таком случае, увидимся на неделе, – сказала она с явным облегчением.

– Вы ведь уезжаете в четверг?

– Да, рано утром.

Таниэль проводил их до кэба и еще некоторое время постоял под продолжающим падать с неба снегом, отчасти чтобы посмотреть, как они отъезжают, отчасти – потому, что в нем еще теплилась надежда увидеть Мори. На улице было пустынно. Таниэль вернулся в гостиницу, по дороге стряхивая с себя снег.

Он отыскал номер, состоявший из спальни и гостиной; все здесь было пропитано каким-то особенно чистым гостиничным запахом, исходящим от только что выстиранного, наглаженного белья и свежепокрашенных стен. Мягкие ковры и кресла в различных оттенках голубого и белого делали обстановку особенно роскошной, на низеньком столике перед камином стояли принесенные сюда привратниками остатки свадебного торта.

– Я переодеваюсь, – послышался голос Грэйс из-за закрытой двери. – Подождите минутку, не заходите сюда. Как ваша сестра? Я не успела с ней поговорить.