Часовщик с Филигранной улицы

Мори вылил воду из чашки на зашипевшие угли, над которыми тотчас поднялся пар, и откинулся назад.

– Отлично. Я думал, вы останетесь на ночь в гостинице.

– Да, конечно. Я вернусь туда позже. Грэйс… ее семья все еще там. Вам все-таки надо было прийти, – внезапно сказал он.

– Я знаю. Простите меня. – Он задумчиво посмотрел на Таниэля и повернул в сторону кухни.

– Для чая уже слишком поздно, но у меня есть вино или…

– Мори, постойте.

Мори остановился, и Таниэль, обогнув стол, подошел к нему и прикоснулся щекой к его потемневшим волосам. От его одежды пахло паром и лимонным мылом. Из них двоих он был сильнее, с твердыми мышцами. Он постоял некоторое время, крепко обняв Таниэля, затем отодвинул его от себя. Он умел, щадя чужое самолюбие, не выказывать обеспокоенности, только интерес.

– Это было… – начал Таниэль.

– Не надо мне рассказывать, просто думайте об этом. А потом я все забуду, если вы передумаете.

Таниэль кивнул, наблюдая, как Мори слушает то, что он хотел сказать, и раскаленные нити электрических ламп искорками отражаются в его глазах. Аннабел, Мацумото, Грэйс. Когда мысли закончились, он посмотрел вниз и погладил шелковый галстук над бедром Мори, давая другим мыслям оформиться прежде, чем они превратятся в слова. Мори взял его за локти, наблюдая, как Таниэль расправляет узел на галстуке. Он притянул его ближе к себе и затем вытянул руку в сторону двери. Лампы погасли, сделав их невидимыми со стороны темной улицы. Оранжевый отблеск от меркнущих нитей в лампах ясно отразился в его глазах и затем исчез, когда Таниэль поцеловал его. Он подался плечами вперед, и Таниэль вдохнул его в себя: лимонный запах его кожи, и пар, и уголь. Хотя он брился утром, его щека была шершавой.

– Куда вы ходили сегодня утром? – тихо спросил Таниэль, уткнувшись в его макушку. – Вы потом не вернулись обратно с той же стороны. Я вас видел с колокольни.

– Я ходил повидаться с Шесть.

– С малышкой из работного дома?

– М-м. Мы ходили посмотреть виварий в Гайд-парке. Я встречался с ней каждую субботу, когда вы бывали в Кенсингтоне.

– Хорошо… это хорошо, – сказал Таниэль. Всегда, когда он уходил к Грэйс, ему представлялось, что завод внутри Мори заканчивался, и он неподвижно сидел в мастерской, ожидая, чтобы кто-нибудь завел его снова. Странно было думать, что он поддерживал себя в заведенном состоянии и, пока никто не видел, навещал сирот. Таниэль почувствовал себя обманутым, что было довольно лицемерно с его стороны.

– Вы не против, если я останусь здесь, пока утром не заработает метро?

– Нет, – ответил Мори, нахмурившись. – Но вы, таким образом, теряете ночь в гостинице. Этот дом стоит здесь с четырнадцатого века, он и завтра никуда не денется.

– Но я ведь не смогу бывать здесь часто, правда?

– Да, но это…

– Эта музыкальная шкатулка в вашем ящике, она для Шесть?

Мори на минуту замер.

– Нет.

– Нет, я тоже так подумал.

– Ну хорошо, я, пожалуй, затоплю камин наверху, – он помолчал, глядя на уличный фонарь за окном. – Дрова отсырели, это займет некоторое время.

– Не страшно, – ответил Таниэль и сел, рассеянно поддразнивая Катцу и глядя на кружащийся в свете, падающем из окна мастерской, снег.

XXV

Грэйс распахнула дверь мастерской. Таниэль сидел внизу в одиночестве рядом со стоявшей на столе подставкой для паяльника, наполненной горячими углями. Грэйс слышала, как он покинул гостиницу, но ей потребовалось время, чтобы одеться, поэтому она не успела сесть в один с ним поезд метро. Когда, наконец, она подошла к изгибу Филигранной улицы, ей показалось, что все уже спят, но свет в окне внезапно зажегся, оба они уже были в доме. Она секунду постояла, не двигаясь: было не похоже на то, что они только что вошли, они были здесь вдвоем в темноте. У Грэйс противно заныло под ложечкой. У каждого есть свои дурные привычки, но ей не хотелось знать, каковы они у Таниэля, по крайней мере, до тех пор, пока они не привыкнут к совместной жизни и не научатся вместе смеяться вместо того, чтобы избегать друг друга. К счастью, Мори куда-то вышел. Внутри было жарко.

– Привет, – произнесла Грэйс. – Что случилось? Я слышала, как вы уходили.

Таниэль не выказал удивления, увидев ее. Он сидел неподвижно и, хотя обыкновенно улыбался ей при встрече, на этот раз он лишь еле заметно растянул губы.

– Ничего не произошло, я просто зашел на чашку чая. Я думал, что вы уснули, иначе я бы вас предупредил.

– Хорошо, но давайте вместе вернемся, иначе вы пропустите последний поезд.

– Ничего страшного, я могу вернуться первым поездом.

– Это довольно долгое чаепитие.

– Я собирался еще и выспаться, – ответил он, не улыбнувшись. – Почему мое местонахождение так важно?

– Потому что за все эти месяцы вы ни разу не проявили никакого интереса к кенсингтонскому дому, вы попросту не желаете оставить Филигранную улицу, поэтому я думаю, что там, где вы проведете сегодняшнюю ночь, вы и будете жить. Это означает… если вы сожалеете о том, что сделали, и хотите, чтобы все вернулось назад, вы должны решить это сегодня.

Таниэль нахмурился.

– Грэйс, я вернусь утром. Я не собираюсь ни от чего отказываться.