Часть картины

* * *

— Так что, как видите, в нашей работе есть сходство. Каждый учитель обладает навыком оперативно-разыскной работы. Вы же тоже, кажется, на школьников охотитесь?

— Для них же стараемся, Софья Львовна, для них же. А вы меня задеть этим пытались?

— А у меня получилось?

мои глаза закрыты, а в ушах вата

Собрание закончилось поздно. Андрей уже полчаса ждал ее во дворе жилого дома за школой.

— Что-то случилось?

Он всегда улавливал плохой сигнал. Ее это восхищало и раздражало одновременно, потому что закрыться в своей привычно-приличной холодности больше не удавалось.

— Классное руководство случилось. Радуюсь.

Раздражение искало выход. Это Андрею она обязана непрошеным мешком ответственности. Ей придется делать то, от чего она старательно открещивалась все эти годы. В остальном новые обязанности не давали повода для жалоб. Отчаянный шаг Васи в пустоту в чем-то пошел классу на пользу, оздоровил атмосферу и отношения.

— На меня радуешься? — он бросил быстрый взгляд.

— И на тебя тоже. Если честно, голова болит. Давай помолчим?

— Давай.

Андрей обиженно засопел, но ей было не до того. Она тупо просматривала список соцсетей, в которых ей придется искать компромат на своих шестиклашек. И зачем она только пошла в школу?

В университете она даже и не думала о «педагогической карьере»: уже словосочетание звучит как оксюморон, не правда ли? («Ребята» кивнули с пониманием.) Школа была для нее вариантом про запас: так приберегают в шкафу старый свитер, который недостаточно хорош для выхода, но сгодится, чтобы переждать зябкие дни до того, как включат отопление. Конечно, как и многие с ее факультета, Софья со второго курса подтягивала школьников к экзаменам, мотаясь по городу от одного такого же замотанного ребенка к другому. Тогда она не могла понять, что же не так, отчего дети не успевают в школе. От их рассказов впору было хвататься за голову: в самом деле, какие репетиторы, дополнительный иностранный / спорт / музыкальная / художественная школа, если ребенок спит по пять-шесть часов в день? Дайте выспаться и хоть немного выдохнуть — глядишь, и помощь не понадобится. Но родители предпочитали закармливать своих детей всевозможными развивашками — пока не доешь, из-за стола не выйдешь! Она все еще помнила девятиклассницу Женю, которая тащила непосильную программу спецшколы, боясь рассказать родителям о том, что падает в обмороки от недосыпа. Мама же старалась, расталкивала локтями других конкурсников-олимпиадников-льготников, пристроила дочку в лучшую школу. Как можно было ее разочаровать? Пришлось объяснить и девочке, и маме, что из-за нервного срыва они разочаруются куда больше.

Каждый родитель встречал Софью словами о том, насколько необычен их ребенок, насколько труден конкретно этот случай, насколько дурны учителя в их школе. Ей было жаль детей, в какой-то мере она чувствовала себя с ними заодно. Против родителей. Против учителей. Это перешло с ней и в школу, это и стало ей костылем в работе.

Она была союзницей детей.

Сообщницей.

Соучастницей.

А сейчас ей предлагалось их предать.

Дома Андрей обнял ее, они молча сидели несколько минут. Наконец она заговорила:

— Скажи, у Васи остались аккаунты?

— Да.

— Почему? Я имею в виду, после всего случившегося?…

— Что ж теперь поделать. Несправедливо ограничивать его из-за каких-то уродов. Это тоже часть его жизни. Пацан должен держать удар. Из-за этого с Инкой цапались не раз. Она не понимает, что характеру нужна закалка.

— «Что нас не убивает»? Всегда считала это чушью.

— Ты же стала сильнее.

— Лучше б я осталась живой.

— О чем ты?

Софья отодвинулась и обвила руками колени. Андрей считал ее человеком, который цепляется за свой футляр, но что если они с футляром так срослись, что человека в нем не осталось?

Андрей вглядывался в ее лицо:

— Сонь?

Она рассказала о собрании. Андрей молча вертел в руках сигарету. Когда она закончила, он только выругался.

— И что? Ты же не будешь этим заниматься?

— А у меня есть выбор? — Его фырканье возмутило. — Я же специально не брала руководство.

— Это я виноват, получается?

Его враждебность кислотой проникала под одежду и дальше — под кожу, разъедая изнутри. Софья решила отступить.

— Брось, Андрей. Никто не виноват.

Вопреки ее протестам он закурил в комнате.

— Значит, когда у вас травят ребенка — и не одного! — то никому вмешиваться не нужно. А когда в школе находят листовки, то сетевой план-перехват устраивают? И никто не виноват, да?

— Андрей…

— Да нет уж, знаешь ли, виноваты! А знаешь, что самое поганое? Больше всех виноваты именно такие, как ты. Вроде бы хорошие люди с вроде как убеждениями, которые чуть что глазки в пол, а сами под козырек. Горящая хата не ваша, да? Да эта хата по центру стоит! Всем гореть! А никому ничего не надо! Это же трусость! И стоишь ты такая в белом пальто рядом с кучей говна и думаешь, что не завоняешься. Да нет, Сонечка, так это не работает!

Она вжала ногти в ладонь, шрам уже привычно заныл. Тихо проговорила:

— Я ничего не могу поделать.

— Ты — можешь!